«Пиар», который был создан вокруг выставки, и тот факт, что ее проводят на главной церковной площадке страны, в некотором смысле стал провокационным. Для большинства простых верующих выставка в здании Храма Христа Спасителя равнозначна благословению со стороны Церкви. Этим можно объяснить и большой интерес к данной выставке со стороны секуляризованной общественности, интеллигенции, поскольку в наше “поствремя” мало чем можно удивить.
Что действительно благословляется Церковью в области священных изображений и сакрального искусства? В первую очередь надо обратиться к Святым отцам VII Вселенского собора, поскольку изобразительное искусство, священные изображения, икона еще в VIII веке были возведены до уровня догмата Церкви, что, конечно, должен знать куратор выставки А. Беликов, диссертация которого была посвящена теме «Канон в византийском искусстве». Цитата из ороса VII Вселенского собора гласит: «Ибо честь, воздаваемая образу, восходит к Первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней». Даже простая религиозная картина – это все равно изображение сакрального. Из этого следует, что всякое искажение сакрального образа недопустимо для по-настоящему верующего автора.
Во многих экспонатах выставки можно наблюдать как сознательную, так и бессознательную деформацию церковного образа с целью добиться мнимой, внешней остроты и выразительности. В большинстве случаев она создается за счет того, что под формальный поиск попадает то, на что раньше «не посягали». Взять, например, «Моление о Чаше».
Для верующего человека в искусстве всегда, помимо эстетической, должна стоять этическая составляющая. В данном случае этической составляющей является БЛАГОГОВЕЙНОЕ отношение к святому и святости.
На прошедшей в рамках тех же «Рождественских чтений» конференции была принята резолюция «Свобода и ответственность церковного художника», одним из пунктов этой резолюции определена область религиозного искусства, в рамках которого «Художник может реализовать свои представления о Боге и святых в соответствии с собственным пониманием, если оно не оскорбляет чувства верующих».
Однако для благочестивых зрителей, возможно, некоторые экспонаты-инсталляции выставки, такие как «Херувим», вышитый крест на квадрате неба, могут быть непонятны или даже неприемлемы.
Например, инсталляция Горя Чахала для церковного человека является в некотором смысле профанацией таинства Исповеди, а для нецерковного человека будет малопонятна и вряд ли может иметь миссионерское значение.
В большинстве случаев возникает вопрос «Для чего это?» или «Что бы это значило?» Для настоящего искусства не нужно составлять текстов о том, что хотели сказать авторы. Изобразительное искусство на то и «изобразительное», что должно говорить ОБРАЗАМИ. Тем не менее, многим авторам, представившим свои работы на выставке, приходится объяснять, что они имели в виду.
Всем приходящим на выставку раздавался «Манифест» куратора выставки с декларацией нового направления современного православного искусства, текст достаточно противоречивый, полный едкой, почти хулиганской критики в адрес Церкви и церковного искусства. Текст составлен в духе манифестов 20-х годов, эпохи воинствующего безбожия. Вспоминаются евангельские слова «Не знаете, какого вы духа…».
Возможно, сам того не замечая, куратор бумерангом проходится в манифесте по своей же экспозиции — «Скажем очевидное: современные реплики древних икон – фейк, подделка…». Автор Манифеста обобщает все современное церковное искусство до уровня ширпотреба, выпускаемого некоторыми художниками-ремесленниками Софрино, Палеха и других коммерческих мастерских, которые действительно во многом не соответствуют тому, чем должно быть подлинное церковное искусство.
А что нового и художественного есть в тех экспонатах выставки, которые также на самом деле являются «Современными репликами древних икон»?
Автор Манифеста пишет: «А что у нас? А у нас на почетном месте в закромах русской культуры сияет банка с консервированным церковным искусством. Давно уже стоит, так давно, что и открывать боязно. Так что никто не знает, какое оно, церковное искусство, на самом деле».
Если говорить об использовании и изображении в современном искусстве образа Христа, то нельзя не учитывать, что богословие Церкви о Господе нашем Иисусе Христе основывается на догмате Его двухприродности (Божественной и человеческой), что явлено именно в каноническом церковном искусстве и полностью уходит в подобных описанных выше изображениях, что является нарушением не только догмата иконопочитания, но и в некотором смысле искажением учения Церкви о двух природах во Христе.
Следует обратить внимание на недопустимые изображения, которые экспонировались участниками проекта «После иконы», на других выставочных площадях Такое непозволительное, непочтительное использование сакральной, канонической формы, иконописных образов становится, с духовной точки зрения, в некотором смысле ОПАСНОЙ ИГРОЙ.Преображение Господне. Автор использует дешевый малохудожественный прием — картина напоминает в лучшем случае торговый знак фирмы, агрессивный, с точки зрения формы и цвета. В описании к картине автор объясняет, что от Преображения осталась только Слава. Как возможно такое удаление образа Христа, источника Фаворского, нетварного света Божественной природы Сына Божия?
Могут ли эти современные экспонаты-«таблички» привести человека к Богу?
В ХХ веке и в современную эпоху такими знаками может стать некоторая скульптура, возможно, такие экспонаты выставки могли бы и найти свое место в окружающей среде.
В данном случае получается, что, изображая обрубленную фигуру распятого Спасителя, автор скульптуры «Распятие» сам уподобляется глумящимся безбожникам 20 века. Это опасный, страшный и недопустимый прием постмодернизма. Современное искусство мастерски оперирует различными техниками. Но почти всегда за пиаром и остротой исчезает сам образ.
Текст манифеста Антона Беликова наполнен духом воинствующего атеизма и ницшеанским «Бог умер»:
«Но небеса не разверзлись, Бог молчит. Он молчал на Бутовском полигоне, молчал в подвале Ипатьевского дома и на соловецких стенах, молчал, когда русские защищали Москву и штурмовали Берлин. И со всем этим русские справились сами, без Бога. Это уже не забудется. Христианство согласилось с тем, что оно неактуально. Православие завернулось в ракушку консерватизма, спряталось от индустриального века, загородилось скрепами».
«Стало консервой, стратегическим запасом Родины, красивым и бесполезным как Царь-колокол в эпоху mp3».
«Это путь к неизбежному поражению».
«Тот, кто боится нового и не может оставаться старым, умрет…»
«Церковь – такое место, куда любой русский пойдет в самые ужасные моменты своей жизни, — не оттолкните его, наоборот, приведите».
Для всех, кто остро переживает трагедию народа Донбасса, также возникает вопрос об этичности акции художников проекта «После иконы» в Горловке.
Вот фотографии из отчета об этой акции. Изображения «Страстной цикл», сделанные на стенах школы, в которой спасаются от бомбежек жители Горловки, — результат несомненного героизма и гражданской позиции авторов проекта, однако выставленные фотоотчеты становятся в рамках проекта уже «пиар-акцией»: провел акцию, уехал и «пиаришь» себя, а люди остаются с этим…
В цикле отсутствует изображение «Воскресения Христа», которое в данном месте было бы более уместно…
А образ повесившегося Иуды в данном случае является просто опасным напоминанием для несчастных, возможно, отчаявшихся жителей Горловки. И здесь вновь встает вопрос об этичности и допустимости такой «игры»! Остается также вопрос об этичности такой проповеди христианства средствами дешевого поп-арта и поп-культуры с целью привлечь массы – « выйти на площади» и т.п.
Цитата их манифеста:
«Если мы хотим вернуть себе завтра, мы должны разрушить их монополию на актуальность, а это значит, что мы, христиане, должны говорить современным языком. Истина, явленная в Писании, должна быть произнесена для каждого поколения понятной ему речью.
Мы не можем больше сидеть в резервации под названием «церковное искусство», мы должны идти в галереи и на улицы. Ведь и Сам Христос вышел из пустыни, чтобы проповедовать людям. Заповеди – не помеха обычной жизни, нагорная проповедь актуальна вечно».
К заявленному направлению деятельности относится, например, проект «Ето все», с граффити Образа Спаса Нерукотворного. Подобные изображения в городе воспринимаются как уличное хулиганство, так как уничижают Христа.
Эти граффити не имеют ничего общего с теми древними изображениями, от которых они берут «знаковость», образец своей формы.
Обратимся опять к постановлениям VII Вселенского Собора, который говорит о должном почитании иконного образа, о местах, где образ должен располагаться: «Поэтому мы, шествуя как бы царским путем и следуя богоглаголивому учению свв. отцов и преданию кафолической Церкви и Духу Святому, в ней живущему, со всяким тщанием и осмотрительностью определяем: подобно изображению Честного и Животворящего Креста, полагать во святых Божиих церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях, честные и светлые иконы, написанные красками и сделанные из мозаики и из другого пригодного к этому вещества, иконы Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, непорочной Владычицы нашей Святой Богородицы, также и честных ангелов и всех святых и преподобных мужей. Ибо чем чаще через изображение на иконах они бывают видимы, тем более взирающие на них побуждаются к воспоминанию о самих первообразах и к любви к ним, и к тому, чтобы чествовать их лобызанием и почитательным поклонением, не тем, истинным по нашей вере служением, которое приличествует одному только Божественному естеству, но почитанием по тому же образцу, как оно воздается изображению Честного и Животворящего Креста и св. Евангелию и прочим святыням, фимиамом и поставлением свечей, как делалось это по благочестивому обычаю древними. Ибо честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней». Однако полная десакрализация образа Христа никогда не сможет привести к вере.
Декларируемый выход на улицы приводит к тому, что места размещения граффити с образом Спасителя в грубой уличной плакатной форме вряд ли вызывают у прохожих благоговение и желание молиться, не говоря уже о том, что установкой Церкви не может быть низведение сакрального до понимания толпы. Цитата из сочинений религиозного философа начала XX века: «Площадное должно возвыситься до храмового, стать его выражением, а не храмовое профанироваться при переходе во внехрамовое» (Николай Федоров). Хотелось также отметить, что для священных изображений нельзя отменить простой критерий «Можно ли перед ними молиться?» Заявленное в Манифесте низведение сакрального до уровня бытового, секуляризация и обмирщение — всегдашний признак обновленчества. Это как заменить традиционное на богослужении осьмогласие на песнопения с современными роковыми ритмами и т.п.
Хотелось бы еще раз отметить, что для тех, кто по-настоящему занимается иконописью, процесс работы над сакральным образом все-таки сопровождается определенным сосредоточением, молитвой даже во время формальных поисков силуэта, композиции. Церковный художник опирается на традицию, законы гармонии и красоты, и совмещать такое иконописное творчество, например, с подобными акциями, как на фото делает молодая художница-иконописец, совершенно не полезно с духовной точки зрения. Иконописец по определению не может создавать образ, заливая по трафарету свои «иконы» краской.
Стафилококк был выставлен рядом с образом преп. Серафима Саровского. Все это тоже подается под знаком христианского искусства. Конечно, последние десятилетия иконы участвовали в различных выставках, но всегда отдельно от других экспонатов.
В заключении хочется сказать, что мы живем в очень сложное и противоречивое время и современная действительность бросает вызовы и Церкви, и верующим людям, и каждому человеку, желающему искренно заниматься творчеством.
Эти выставки действительно вскрыли некоторые серьезные проблемы, которые сейчас возникли и в сфере церковного искусства, когда подлинное понимание церковного образа уходит, в Церкви развивается всем нам известное ширпотребное искусство, которое заполоняет храмы. Вкусы у духовенства и верующих не воспитаны, о смысле церковного образа говорят мало, о хорошем, новом в церковном искусстве молчат и не пишут, а подобные выставки активно «пиарят», и складывается впечатление, что путь настоящего в церковном искусстве не виден. Настоящее сакральное искусство всегда оказывается вне «пиара», и им, кажется, мало кто идет. В самом церковном искусстве есть опасность как крайней модернизации церковных форм, так и штампа, и ширпотреба, не несущего в себе глубины в угоду зачастую чисто коммерческой составляющей.
Необходимо показывать хорошее в современном церковном искусстве и говорить о нем, ведь его не мало. Есть много очень серьезных и талантливых художников, которые посвятили себя церковному творчеству. Похоже опять, как и во времена иконоборчества, настало время «Апологетики» иконного сакрального образа, а также личной ответственности каждого верующего художника и иконописца перед образом и той Действительностью с большой буквы, которую они являют или хотят явить в своих работах.
Лариса Гачева