От краткосрочных курсов до аспирантуры: беседа с Анной Владимировной Макаровой, преподавателем и специалистом по связям с общественностью в Институте дистанционного образования ПСТГУ.
– Анна Владимировна, часто встреча со Свято-Тихоновским университетом во взрослом возрасте происходит на фоне религиозных поисков, внутренних исканий. А как было у Вас?
– Какого-то крутого поворота у меня в жизни не было, как и не было периода бурного неофитского рвения, когда люди выбрасывают художественную литературу, косметику и прочее. Я окончила филологический факультет Университета Российской академии образования, после вуза работала редактором в журналах о бизнесе и туризме, потом на новостных порталах. Как многие люди, имеющие какое-то представление о русской культуре, я полагала, что что-то знаю и о христианстве, хотя на самом деле ничего особенно не знала. В 2012 году в командировке я познакомилась с коллегой-журналисткой, которая только что освоила какую-то богословскую программу дополнительного образования (не в ПСТГУ, в другом вузе). Общаясь с ней, я узнала, что есть такие программы. Я, конечно, знала, что есть воскресные школы, есть катехизаторские беседы для взрослых, а что может быть дополнительное образование, богословские курсы, не подумала.
В декабре того же 2012 года закрылся журнал, в котором я работала, – с одной стороны, это был повод для переживаний, с другой стороны, у меня появилось свободное время. И оба эти события, наверное, привели к тому, что я стала чаще ходить в храм, мне повезло встретить там священника, который был готов общаться, как-то меня поддержал. К осени 2013 года я поняла, что хорошо бы получше во всем разобраться. Набрала в поисковой строке то, что обычно люди пишут в таком случае: «православие, образование, богословские курсы». К счастью, среди первых ссылок мне попался факультет дополнительного образования ПСТГУ – годичная вечерняя программа «Основы православного богословия и культуры». Я решила, что целый год занятий – это как раз то, что мне нужно, чтобы все хорошо узнать!
Помню, что, когда думала о поступлении, мне было важно, можно ли на занятия приходить без платков, и, если в платках – я была как-то не готова к такому. Посмотрела на сайте фотографии, как выглядят студентки, выглядели они хорошо, поэтому я решила, что учиться здесь можно.
– После поступления впечатление не изменилось?
– С самого начала на ФДО к нам относились очень деликатно: никто не пытался навязывать каких-то правил, чего-то от нас требовать, это было ценно, поэтому, в принципе, меня никто ничем не напугал. Молитва перед занятиями или то, что я старалась ходить на занятия в юбке, а не в джинсах, не вызывало у меня отторжения – скорее экзотический интерес. Раньше я действительно нигде с таким не сталкивалась. Через какое-то время многие вещи становятся привычными, начинаешь лучше ориентироваться, понимаешь: хотя ПСТГУ – православный университет, здесь нет монастырской дисциплины. Но вообще в обществе есть на этот счет стереотипы: когда я своим светским друзьям рассказывала, что мы о чем-то шутили, а на лекции было что-то забавное, они удивлялись, что у нас все, как у живых людей.
– А в отношении обучения Ваши ожидания тоже оправдались?
– Когда я начала учиться, было такое ощущение, как в «Повести временных лет», где говорится о княгине Ольге во время крещения: «стояла, внимая учению, как губка напояемая...». Помню, мне этот образ очень понравился: мой мозг давно был как сухая губка, а тут вдруг эту сухую губку стали поливать водой, и она впитывает, впитывает, и ей хочется еще больше, потому что она еще не намокла полностью.
Программа повышения квалификации на ФДО, как сейчас кажется, была довольно простая, но уровень преподавания в целом был серьезный. У меня, как и у многих учащихся, поначалу была некая внутренняя сложность с написанием учебных работ по богословию. Ты читаешь учебник по догматическому богословию, повторяешь за умными духовными людьми разные определения, а потом вдруг тебе надо самостоятельно пытаться рассуждать. Понятно, что ты не пишешь богословских трактатов о Троице, а разбираешь чужие точки зрения, но все равно сложно. Когда я писала свою первую итоговую работу, мне было немножко страшновато. Мой нынешний коллега, а тогда научный руководитель, Иван Иванович Улитчев, проверил эту работу и дал хороший отзыв, это было приятно. Тогда же я подумала, что хочу изучать теологию дальше, и поступила на программу профессиональной переподготовки на ФДО – это уже три с половиной года обучения, занятия проходят по вечерам. Кто-то из моих одногруппников по «Основам православного богословия и культуры» сразу пошел в магистратуру на богословский факультет, минуя программу профпереподготовки, но мне показалось, что не стоит перескакивать через ступеньки: все-таки речь о магистратуре богословского факультета, и без хорошей теологической базы будет тяжеловато. Но прицел на магистратуру тогда уже был.
Я отучилась на вечерней программе профпереподготовки на ФДО, защитила там выпускную аттестационную работу под руководством протоиерея Павла Хондзинского. Уже тогда на ФДО была такая практика, что, если планируешь идти в магистратуру, можно договориться с будущим научным руководителем, чтобы аттестационная работа стала первой ступенькой к магистерской работе. Это дает возможность раньше начать разрабатывать тему магистерской.
Когда я встретилась с отцом Павлом, чтобы это обсудить, он мне предложил заняться русскими католиками. В процессе работы над своей монографией по внеакадемическому богословию он затрагивал и русских католиков, в том числе труды княгини Елизаветы Григорьевны Волконской. Но никто внимательно не разбирал, что она писала и насколько оригинальными были ее работы в богословском плане, поэтому отец Павел предложил мне этим заняться. Я согласилась: в силу журналистского опыта и некоторой вредности характера, я как-то побаивалась заниматься святоотеческим наследием, мне легче было взять межконфессиональную тему и показалось интересным написать работу про женщину-богослова. По первой книге Волконской я написала выпускную работу по теологии, а позже в магистратуре (на программе «История русской Церкви и русского богословия») более основательно разобрала ее оба сочинения, сопоставив их с идеями других, более известных филокатоликов.
– На первый взгляд, кажется, что «русское богословие» в названии этой магистерской программы по умолчанию предполагает только православное богословие, но, видимо, это не так: действительно, были и инославные влияния, тексты и общение, которые тоже надо изучать. А в чем проблематика Вашей работы и что удалось выяснить в ходе исследования?
– Так называемые филокатолики, или русские католики – это, конечно, тоже русское богословие, хотя и не совсем православное. Русские католики бывают разные: были люди, которые официально конфессию не меняли и оставались православными – как Петр Чаадаев, но он скорее философ; были и другие примеры – например, князь Иван Гагарин, он действительно стал католиком и даже священнослужителем, или Елизавета Волконская. Сюда можно отнести и Владимира Соловьева, это самый известный представитель филокатолицизма, хотя до сих пор точно неизвестно, окончил ли он свои дни католиком или православным… По-моему, ему самому это было непринципиально. Так или иначе, но свой вклад в наследие филокатолицизма этот религиозный мыслитель тоже внес. С Елизаветой Волконской он тесно общался, находился в переписке.
Мне было интересно проследить, как взгляды Волконской были связаны со взглядами ее предшественников и современников. Правда, в ходе магистерского исследования я выяснила, что Елизавета Волконская никак особенно не повлияла на русское богословие – это хотя и отрицательный, но тоже результат.
Елизавета Волконская своей известностью во многом обязана своим сыновьям: они также были католиками, например, Александр Волконский был священником, представителем Русского католического апостолата, а Сергей Волконский приобрел известность как директор Императорских театров – он много путешествовал, был знаком с известными людьми, оставил интересные мемуары. И они оба в своих записках утверждали, что их мать была заметной фигурой среди русских католиков и оказала влияние на Владимира Соловьева, что Победоносцев назвал ее самой опасной женщиной России, а Указ «Об укреплении начал веротерпимости» был подготовлен не без влияния ее сочинений. Поскольку биографы в основном опирались на эти мемуары, то именно такой образ Елизаветы Волконской остался в тех материалах, где она упоминалась. Но подтверждений этим рассказам в архивах найти пока не удалось, к тому же сами рассказы выглядят не очень достоверно: непонятно, например, откуда стало известно в деталях, что сказали кому-то о Волконской Александр III или Победоносцев (никаких ссылок на источники и деталей не приводится, так что все это больше похоже на пересказы слухов или семейных легенд). А доступных материалов крайне мало. Есть отзыв цензора о запрете публикации книги Волконской, есть пара неприязненных упоминаний о ней в переписке Победоносцева… К сожалению, архивы русских католиков, которые раньше хранились в Центре иезуитов в Медоне под Парижем и в которых можно было бы найти что-то ценное по теме, были расформированы: часть архива отправилась в университет Лиона, часть куда-то еще, потом началась пандемия и другие бедствия, и в результате добраться до этих архивов стало практически нереально. К тому же, по словам исследователей, которые с ними успели поработать, эти архивы находились в довольно хаотичном состоянии, часть материалов не была разобрана. В наших архивах сохранились письма Волконской разных лиц, но они дали очень мало информации о ее религиозных взглядах. Сохранилась какая-то часть писем Соловьева Волконской, но из этих текстов нельзя сделать вывод о ее влиянии на него, скорее наоборот – похоже, это он ей давал советы.
В основном пришлось ориентироваться на ее сочинения: она издала две прокатолические апологетические книги, дискутирующие с православием. Мне нужно было сравнить ее точку зрения с позициями ее предшественников, с позицией Владимира Соловьева и выяснить, можно ли говорить о каком-то ее влиянии на него и других авторов. И, хотя оригинальных мыслей и признаков влияния на Соловьева не обнаружилось, в ее книгах есть интересные места. В своей полемике Волконская довольно четко ставит проблемные вопросы, и в свете ее аргументов видна слабость позиции, которую озвучивают даже в наши дни некоторые православные апологеты.
Это то, что касается научной работы. Но еще до того, как я поступила в магистратуру, моя учеба в каком-то смысле соединилась с работой.
– То есть Вы начали работать в ПСТГУ?
– Да, в Институте дистанционного образования. Как я уже говорила, в начале 2017 года проект, которым я занималась, свернули, и чуть ли в не в тот же день, когда я узнала, что нам не продлят договоры, мне написал протоиерей Геннадий Егоров, директор Института дистанционного образования. Кажется, мы были последней группой на ФДО, которой он читал курс нравственного богословия. Никакого личного общения у нас не было, на лекциях собиралось несколько групп студентов, поэтому я очень удивилась, когда он вдруг мне написал: «Аня, Вы любите писать в соцсетях, а мне как раз нужен человек, который будет продвигать там институт. Может, мы с Вами поработаем?». Я его спросила: «Отец Геннадий, Вы прозорливый? Как Вы узнали, что у меня сегодня как раз проект закрылся?» В общем все как-то удачно совпало.
С тех пор я стала заниматься сайтом, социальными сетями и текстами для Института дистанционного образования. Следующей осенью меня попросили подменить преподавателя, провести один раз предмет «Священное Писание Нового Завета» в рамках программы профессиональной переподготовки «Теология». Позже, уже после поступления в магистратуру, я сама спросила о возможности преподавать, и мне предложили вести курс по истории Русской Православной Церкви на той же дистанционной программе.
– Вы не строгий преподаватель?
– В повести советской писательницы Ирины Грековой «Кафедра» среди действующих лиц есть сотрудница кафедры, которая сама только что окончила институт. И про нее очень трогательно сказано, что, когда на кафедре обсуждаются какие-то дисциплинарные взыскания студентам, в этой девушке борются недавний студент и нынешний преподаватель. Я параллельно с работой сама все время учусь – на профпереподготовке, в магистратуре, теперь в аспирантуре, поэтому очень хорошо понимаю, что взрослым людям учиться сложно. Мне самой бывает очень тяжело, поэтому у меня нет бескомпромиссного стремления любой ценой придерживаться жестких правил в отношении своих учащихся.
– То, что Вы продолжаете учиться, означает, что Ваша «губка» не наполнена?
– Почему-то чем дольше учишься, тем яснее понимаешь, как много нужно еще учиться. Когда начинаешь чему-то учиться, кажется, что вполне хватит какой-нибудь короткой программы. Когда ты ее оканчиваешь, кажется, что эта программа уже не котируется, надо идти на что-то более основательное, солидное, с более серьезным дипломом. Когда я окончила вечернюю программу профпереподготовки ФДО по теологии и защитила диплом, мне казалось, что моя «губка» уже несколько пропиталась «жидкостью», поэтому я робко заикнулась моему научному руководителю, протоиерею Павлу Хондзинскому, что хотелось бы год отдохнуть. Но он сказал, что не стоит откладывать поступление в магистратуру, потом будет тяжелее вернуться к учебе. Мне и самой было очевидно, что магистратура мне нужна.
За время учебы в магистратуре постепенно меняется круг общения: начинаешь общаться с людьми, которые пишут кандидатские диссертации или уже защитились. И к моменту защиты магистерской работы оказывается, что и магистратура – это уже недостаточно серьезно. Чтобы лучше во всем разбираться и что-то в научном плане собой представлять, надо глубже копать, нужна аспирантура, нужно тоже писать и защищать кандидатскую диссертацию.
Был момент, когда я «зависла» после защиты магистерской – я уже не магистрант, еще не аспирант, нет сил что-то новое начинать, думала, может, все уже бросить... В этот момент пришло радостное письмо от коллег по семинару, который я посещала во время учебы в магистратуре у отца Павла Хонзинского. Отец Павел собирал магистрантов и аспирантов, которые у него писали работы, раз в неделю для обсуждения научных работ. Каждый по очереди докладывал, что успел раскопать, какой доклад готовит, какую статью пишет. Когда есть возможность обсудить близкие темы, обменяться своими наработками, это хорошо стимулирует. Первый год я посещала эти семинары, мало что понимая – было очевидно, что у меня большие пробелы в знаниях по сравнению с теми, кто основательно изучал богословие и философию в бакалавриате. В моем первом вузе философия преподавалась очень слабо, и теперь мне постоянно приходилось задним числом заполнять пустоты.
И вот, когда я уже думала перестать ходить на этот семинар, потому что устала и не понимала, надо ли вообще продолжать научную работу, пришло письмо от коллег по семинару: «Мы решили подать заявку на внутренний грант ПСТГУ, будем заниматься историей русского богословия и тебя тоже записали в команду». После этой новости я поняла, что, видимо, надо как-то мобилизоваться и идти в аспирантуру.
– В аспирантуре Вы остались верны филокатоликам?
– Нет, чтобы заниматься филокатоликами глубже, надо было уже изучать архивы, до которых мне нереально добраться, плюс требовалось лучшее владение французским языком, на котором русские католики имели обыкновение переписываться. В общем, было несколько аспектов, которые тормозили дальнейшую работу в этом направлении.
Я посоветовалась с отцом Павлом, и мы остановились на новой теме с рабочим вариантом названия «Дискуссии об отношениях мирян и клира в богословской публицистике периода подготовки к Поместному собору 1917–1918 гг.».
Вот так и вышло, что годичный курс повышения квалификации, на который я пришла, чтобы что-то узнать про Церковь, превратился в мою жизнь в ПСТГУ – учебу, работу, преподавание, свой научный интерес.
Беседовала Ксения Белошеева
Написать в редакцию: infocom@pstgu.ru
Подписаться на Telegram-канал ПСТГУ
Макарова Анна Владимировна
