В апреле 1925 г., в соответствии с завещательным распоряжением Патриарха Тихона, Русскую Православную Церковь возглавил Патриарший Местоблюститель митрополит Крутицкий Петр (Полянский). Двенадцать лет он оставался ее признанным Предстоятелем, но только лишь восемь месяцев из них ему довелось провести на свободе.

Русское зарубежье первоначально отнеслось к митрополиту Петру прохладно. Публикуя в апреле-мае 1925 г. проникновенные некрологи, посвященные почившему Святейшему Патриарху, русские заграничные издания, по большей части, обходили стороной вопрос о Местоблюстителе. В лучшем случае, о Крутицком митрополите глухо замечали, что «он теперь, по газетам, принял на себя ответственность патриаршего местоблюстительства»[1].

Такая настороженность в отношении митрополита Петра имела несколько причин. Во-первых, в зарубежье бытовала мысль, что наиболее достойный кандидат для возглавления Русской Церкви – это Председатель Архиерейского Синода РПЦЗ митрополит Киевский Антоний (Храповицкий). 9 апреля 1925 г. – в день, когда в Сремских Карловцах было получено известие о кончине Патриарха Тихона, Зарубежный Архиерейский Синод, «принимая во внимание…, что Владыка-Митрополит Антоний по своему иерархическому положению не только здесь заграницей, но и в России считается первым старейшим после Патриарха иерархом Российской Православной Церкви», постановил: «Если советская власть в России не допустит избрания нового Патриарха, а будет путем насилия и обмана навязывать и укреплять власть обновленческого синода или насиловать архипастырскую совесть Местоблюстителя и нового Патриарха, предоставить Председателю Архиерейского Синода, Высокопреосвященному митрополиту Антонию, с правами временного, до созыва канонического Всероссийского Собора, заместителя Патриарха, представительствовать Всероссийскую Православную Церковь и, насколько позволят условия и обстоятельства, руководить церковной жизнью и Церковью не только вне России, но и в России»[2].

Совершенно очевидно, что богоборческая советская власть не могла не насиловать всеми доступными ей способами архипастырскую совесть Местоблюстителя, равно как и совесть всего православного народа в России. Также у нее не было тогда никакого резона отказываться от покровительства раскольникам-обновленцам (это были верные исполнители политических заказов большевиков, с иудиным рвением боровшиеся с «церковной контрреволюцией»). Эти обстоятельства, по сути дела, превращали условное («если советская власть … будет») постановление Зарубежного Архиерейского Синода в безусловное, наделяющее митрополита Антония правами временного заместителя Патриарха. Соответственно, заинтересованности в появлении в Москве Местоблюстителя Патриаршего Престола у зарубежных иерархов в тот момент не было (скорее, даже наоборот). Однако игнорировать решение православных российских епископов о местоблюстительстве за границей тоже не могли. В итоге Архиерейский Синод постановил: «Впредь до получения из России точных сведений о лице, вступившем в местоблюстительство Святейшего Всероссийского Патриаршего Престола или об избрании нового Патриарха, установить … возношение в ектеньях и на Великом входе моления о Местоблюстителе Святейшего Всероссийского Патриаршего Престола без указания имени его по формуле: “О Высокопреосвященнейшем Местоблюстителе Святейшего Всероссийского Патриаршего Престола”»[3].

Члены Зарубежного Синода тогда еще точно не знали, кто именно в Москве воспринял местоблюстительские права. Их скепсис усилился, когда до них дошли сведения, что Местоблюстителем стал митрополит Петр. Из российских митрополитов он тогда за рубежом был наименее известен. Монашество, священство и архиерейство он принял лишь в 1920 г., когда ведущие деятели церковного зарубежья уже покинули Россию. Его быстрое восхождение по иерархической лестнице в условиях нарастающей церковной разрухи казалось им подозрительным и порождающим вопрос, не поспособствовало ли этому стремительному возвышению ОГПУ.

Митрополита Петра подозревали в готовности пойти на поводу у советской власти. Главным поводом для этого было опубликованное в советских газетах, причем якобы по его просьбе, «Предсмертное завещание» Патриарха Тихона, содержавшее ряд резких суждений о русской церковной эмиграции[4]. «Во избежание тяжких кар, – говорилось в нем, – мы призываем находящихся за границей архипастырей и пастырей прекратить свою политическую с врагами нашего народа деятельность и иметь мужество вернуться на родину и сказать правду о себе и церкви божией. Их деяния должны быть обследованы. Они должны дать ответ церковному православному сознанию. Особой комиссии мы поручаем обследовать деяния бежавших за границу архипастырей и пастырей и в особенности митрополитов: Антония – бывшего киевского, Платона – бывшего одесского, а также и др., и дать деятельности их немедленную оценку. Их отказ подчиниться нашему призыву вынудит нас судить их заочно»[5].

За границей не знали, что первоначальный текст, предложенный ОГПУ Патриарху и отвергнутый им, звучал еще жестче и имен подлежащих суду иерархов в нем называлось гораздо больше. «Мы отрекаем, отлучаем и анафематствуем их, – говорилось там об иерархах-беженцах, – объявляя их врагами не токмо родины и ее народов, но и Святой Православной церкви нашей. К вящему огорчению Нашему, сущие за рубежом наши иерархи и беженцы, не взирая на строгое прещение Наше, переступив наши распоряжения, презрев голос и церкви вселенской, не отступая перед ложью, продолжают вести против родины и против святой церкви нашей предательскую работу изменников, почему мы благословляем учинить о деяниях митрополита Антония, бывшего Киевского и Галицкого, Платона, бывшего Одесского и Херсонского, Евлогия, быв. Волынского и Житомирского, архиепископов Анастасия, бывшего Кишиневского и Хотинского… (всего десять имен – свящ. А. М.) строжайшее расследование для предания их суду, впредь же до окончания дела о них воспрещаем им ныне священнослужение и всякое пастырское общение с верующими, предостерегая и чад святой церкви нашей от всякого с ними общения»[6].

Видно, что из трех митрополитов, бывших в первоначальном «черном списке», один – митрополит Евлогий (Георгиевский) – в конечный опубликованный вариант не попал. Видимо, ОГПУ таким способом решило усугубить противоречия между русскими зарубежными иерархами. Расчет удался, и митрополит Евлогий (в прошлом – однокашник П. Ф. Полянского по учебе в МДА) права митрополита Петра признал раньше, чем их признал Архиерейский Синод. В своих воспоминаниях он отмечал: «Когда Патриарх Тихон умер, я получил бумагу из Сербии от Архиерейского Синода, в которой епископы излагали свои суждения относительно признания (или непризнания) митрополита Петра местоблюстителем патриаршего престола. Я ответил: “Глава Русской Церкви не мы, а митрополит Петр. Он может нас признавать или не признавать, а не мы его”. В Карловцах мой категорический ответ не понравился, но митрополита Петра все же Синод признал»[7].

Митрополит Антоний объяснил свое промедление митрополиту Евлогию так: «Вы обвиняете Синод, что он не сразу признал митрополита Петра Местоблюстителем. Да. Совершенно верно. Но к тому были основания канонические. Мы не имели достоверных сведений о вступлении митрополита Петра в Местоблюстительство. По газетам, где печаталось и подложное завещание Свят[ейшего] Патриарха Тихона да еще со скрепой митрополитов Петра и Тихона (Оболенского – свящ. А. М.), подобные акты не принимаются. Но как только мы получили послание митрополита Петра из достоверных рук от одного из зарубежных пограничных с Россией иерархов, немедленно, в первом же заседании Синода он был признан Местоблюстителем. И это признание совершилось раньше, чем во всей России»[8]. Гораздо откровеннее митрополит Антоний объяснил причину задержки с признанием местоблюстительских прав митрополита Петра архиепископу Рижскому Иоанну (Поммеру): «Касат[ельно] м[итрополита] Петра, о котором я, зная его близко с 1891 года, далеко не уверен, что он не перейдет к живцам, мы постановили суждение отложить до нашего осеннего Собора, когда можно будет уже знать, как он отнесся к собору живцов, назначенному на октябрь»[9]. Иными словами, за рубежом все еще присматривались к митрополиту Петру, желая лучше понять, в каком направлении он поведет Русскую Церковь.

Митрополит Петр действительно тогда стоял перед выбором. В частности, ему надо было решить: проводить в жизнь пресловутое «Предсмертное завещание» (к чему его склоняло ОГПУ) или нет, в частности, созывать указанную в нем «особую комиссию для обследования деяний бежавших за границу архипастырей» или каким-то способом уклониться от этого. Конечно, вопрос о том, какой путь в итоге выберет митрополит Петр, волновал не только церковное зарубежье. Обеспокоенность проявляли и православные ревнители в России, особенно иерархи, группировавшиеся тогда вокруг московского Данилова монастыря («даниловцы»), и близкие к ним священники и миряне. О том, как ими обсуждался вопрос о суде над зарубежным духовенством, показал на допросе в марте 1926 г. епископ Парфений (Брянских), возглавлявший даниловскую братию после ареста архиепископа Феодора (Поздеевского) и проходивший затем по одному делу с митрополитом Петром: «Я не могу припомнить дат или определить точно время, когда беседы на эту тему поднимались, равно и не могу в настоящее время определенно сказать, кому из собеседников принадлежали те или другие аргументы против невозможности для церкви такого суда. Помню только, что выставлялись следующие мотивы: 1) невозможность самого суда (так как неизвестно было, смогут ли и захотят ли обвиняемые прибыть в СССР); 2) недостаточность обвинительного, доказывающего четко и ясно, материала о контрреволюционной деятельности эмигрантских духовенства и мирян; эта сторона их деятельности для нас не была ясной и очевидной, так как нельзя же считать материалом газетную информацию; 3) принципиальная невозможность для церкви судить за нецерковные проступки; это есть дело политической власти, государства; в церкви же греха под названием “контрреволюция” нет»[10].

Еще один «даниловец» – архиепископ Прокопий (Титов) – на допросе в феврале 1926 г. рассказал о своих разговорах с бывшим обер-прокурором Святейшего Синода В. К. Саблером (который несмотря на свой преклонный возраст сохранял заметное влияние в Церкви): «…говорили о невозможности церковного суда над эмигрантским духовенством, как о главном препятствии к легализации. Нам представлялось, что этот суд невозможен, во-первых, в силу малой авторитетности митр[ополита] Петра (патриаршего заместителя) и, во-вторых, в силу невозможности по каноническим правилам заочного суда»[11].

Сам В. К. Саблер в марте 1926 г. подтвердил и дополнил показания архиепископа Прокопия: «Помню, например, что через епископа Прокопия я посоветовал Петру воздержаться от легализации церкви, связанной с такими доказательствами лояльности по отношению к Соввласти, как суд над заграничными эмигрантскими церковниками (за их контрреволюционную деятельность). Причиной, которая меня заставила отсоветовать митр[ополиту] Петру суд над эмигрантами (церковный), это то, что суд должен был происходить заочно; это было основным лейтмотивом моего указания; кроме того, мною было указано на неочевидность самого факта занятия эмигрантов политикой именно в антисоветском направлении. Самое же главное, чего, по-моему, нужно было добиваться, это единство православной церкви, которое было бы потрясено в случае, если бы суд над эмигрантским духовенством состоялся»[12].

Сходную позицию занимал и другой близкий «даниловцам» бывший обер-прокурор –А. Д. Самарин. В декабре 1925 г. он был специально допрошен на этот счет:

«Вопрос: Каково Ваше отношение к так называемому “Завещанию” или “Посланию” патриарха Тихона, опубликованному в газете “Известия” вскоре после его смерти?

Ответ: В этом документе я считал неправильным назначение следственной комиссии из церковников для организации суда за антигосударственную деятельность над заграничными церковниками, ибо церковь не призвана судить за контрреволюционную деятельность, что является прерогативой светской власти. <…>

Вопрос: А могла ли церковь судить м[итрополита] Антония за его выступления против Соввласти в печати, например?

Ответ: Нет, не могла. У нее нет таких норм, которые сделали бы это возможным»[13].

Патриарший Местоблюститель не мог игнорировать позицию церковных ревнителей в отношении «Предсмертного завещания». Примечательно, что в знаменитом антиобновленческом послании митрополита Петра лета 1925 г., в редактировании которого участвовал А. Д. Самарин, это «завещание» вообще никак не фигурировало. Как сетовали затем составители обвинительного заключения по делу Местоблюстителя, «митрополит Петр не только не стал проводить суда над заграничниками, но и вообще оставил завещание патриарха в покое, за что он был немедленно признан самаринцами со всеми вытекающими отсюда последствиями»[14].

Тем временем, паузу, выдерживаемую Зарубежным Синодом в вопросе признания Местоблюстителя, попытался использовать митрополит Евлогий. Летом 1925 г. он обратился к митрополиту Петру с письмом (через передатчика). В показаниях на допросе митрополит Петр описал затем этот эпизод так: «Письмо это было от митрополита Евлогия с информацией о его, Евлогия, здоровье, о состоянии академии в Париже, о деятельности черносотенцев заграницей, с его отзывом об Антонии и его подпадении под влияние монархистов. Это письмо я, по прочтении, разорвал. Тот же человек предлагал мне самому написать ответное письмо заграницу, предложив в случае, если я опасаюсь, написать письмо имеющимися у него бесцветными и при известных условиях проявляющимися чернилами. Лицо это, мне неизвестное, было у меня два раза. Первый раз – передавало оно мне пакет, другой раз – пришло за ответом. Было это летом этого года. Я не рискнул написать никакого ответа, а просто просил его передать Евлогию поклон и просьбу к эмигрантам не делать контрреволюционных выступлений, которые вредно и больно отразятся на церкви в СССР. Кроме этого, я в ответ на сообщение м[итрополита] Евлогия о вмешательстве в его, Евлогия, церковные дела, ответил, опять-таки через передатчика, чтобы он, Евлогий, не обращал внимания на Антония и поступал в церковной жизни, как и прежде»[15]. Позже митрополит Петр добавил: «…своими словами, которые просил передать Евлогию “живи, как живешь”, – я предполагал только дать ему понять, чтобы он продолжал духовное попечение о верующих беженцах заграницей – в Западной Европе»[16]. Видно, что митрополит Петр, как мог, уклонялся от роли судьи зарубежного епископата. Ему хватало своих «домашних» проблем, самой острой из которых была обновленческая (притом, что обновленцев тогда в своих корыстных интересах активно поддерживала так называемая Вселенская Патриархия).

Атиобновленческое послание митрополита Петра июля 1925 г., ставшее главным актом Местоблюстителя за недолгий период управления им Русской Церковью, произвело за рубежом самое благоприятное впечатление. Оно сразу было опубликовано большим количеством русских изданий. Митрополит Антоний с характерной для него эмоциональностью писал архиепископу Иоанну 1 октября: «М[итрополит] Петр написал прекрасное послание, если верить газетам. Вл[адыка] Евлогий и К^о уже интригуют у него против меня, его наставника и благодетеля. Я написал в газете, что пора его признать, но члены Синода дружно запротестовали и потребовали отложить суждение до собора нашего (дек[абрь] или ноябрь) или по кр[айней] мере до собора живоцерковников, когда будет ясно, насколько сей полномочный Владыка не уподобится Чичикову, который сначала всемеренно отвергал взятки, а дождавшись “удобного времени” хапнул так, что на полжизни ему хватило. Прошлое м[итрополита] Петра нам хорошо известно, и потому осторожность членов синода не показалась мне напрасной»[17]. Конечно, сопоставление митрополита Петра с Чичиковым и подозрение его в желании «хапнуть так, чтобы на полжизни хватило», не делали чести Председателю Зарубежного Синода.

Среди подчиненных Зарубежному Синоду архиереев были те, кто считал чрезмерной «осторожность», проявляемую по отношению к митрополиту Петру. Епископ Нестор (Анисимов), например, писал митрополиту Антонию из Китая в октябре 1925 г.: «Прилагаю для Вас и для Заграничного Синода послание митрополита Петра, сверенное мною с подлинником, присланным одним священником из Москвы… Послание написано просто и хорошо, а, принимая во внимание все неблагоприятные условия, в коих приходится жить и вести церковный корабль среди бушующих волн Совдепии и врагов Православия, – оно написано и смело… Да и что другое можно там сказать? Самое же главное, почему-то за границей все считали митрополита Петра соглашателем с живцами и пр., но теперь это послание рассеивает все сомнения и смущения»[18].

Окончательно опасения зарубежных иерархов исчезли после завершения обновленческого лжесобора. 20 октября митрополит Антоний писал в Ригу архиепископу Иоанну: «М[итрополит] Петр не поколебался, слава Богу. Теперь мы бы его дружно признали, да только ранее имели неосторожность или, лучше сказать, чрезвычайную осторожность отложить это дело до заграничного собора, который будет в дек[абре] или даже в январе. Зная Петра с 1891 года, я опасался, как бы он во время лжесобора не перескочил к живцам, но затем наши опасения были им блестяще рассеяны»[19].

В результате Архиерейский Синод 12 ноября 1925 г. постановил: «Оставаясь при прежнем решении о том, чтобы окончательное признание митрополита Петра Патриаршим Местоблюстителем было отложено до Священного Собора архиереев Русской Православной Церкви заграницей … временно признать Высокопреосвященного митрополита Петра Местоблюстителем Святейшего Патриаршего Престола Всероссийской Православной Церкви». Другим пунктом Синод постановил: «Предложить возносить имя Высокопреосвященного митрополита Петра за богослужением в подлежащих случаях после имени местных Патриархов или других глав автокефальных Церквей, но впереди имени местных епископов, по формуле: “О Господине нашем Высокопреосвященнейшем Петре, митрополите Крутицком, Местоблюстителе Святейшего Всероссийского Патриаршего Престола”»[20].

Вскоре после признания Архиерейским Синодом полномочий митрополита Петра митрополит Евлогий еще раз обратился к Местоблюстителю с письмом, содержание которого стало известно ОГПУ. В следственном деле митрополита Петра хранится копия с копии этого документа. «Больше для курьеза, чем по существу, – писал митрополит Евлогий, – сообщу Вам о том, как они думали – гадали о Вашем признании или непризнании. Все хотелось самим возглавлять Русскую Церковь. Но потом благоразумение победило, и они потому Вас признали, как будто Вы, коему поручено возглавление всей Русской Церкви, нуждались в нашем признании масонской (? – свящ. А. М.) кучки заграничных, бескафедровых архиереев, а не мы, наоборот, нуждаемся в Вашем признании». (Возможно, сотрудник ОГПУ, делавший копию с письма митрополита Евлогия, просто неправильно разобрал слово и надо читать не «масонской», а «маленькой кучки».) «Там, – жаловался парижский митрополит на своих карловацких оппонентов, – все хотят подчинить меня своей власти и вовлечь церковь в политику, от которой я ее всячески оберегаю»[21].

В Сремских Карловцах знали о закулисной активности митрополита Евлогия и его письмах в Москву и с удовлетворением отмечали, что никакого ответного письма от Местоблюстителя он не получил. «После смерти в марте 1925 г. Патриарха Тихона, – писал в 1927 г. Н. Д. Тальберг, – митрополит Евлогий пытался добиться исключительного для себя положения через митрополита Петра, своего бывшего сотоварища по учению. Но и тут потерпел неудачу»[22].

Патриарший Местоблюститель был арестован в ночь на 10 декабря 1925 г. Одним из главных обвинений против него стал его фактический отказ от намеченного в «Предсмертном завещании» суда над зарубежными иерархами. При этом в вину митрополиту Петру особо было поставлено то, как им был решен вопрос о Киевской кафедре, которую формально продолжал занимать митрополит Антоний (Храповицкий), хотя с 1919 г. в Киеве уже не бывал. От Местоблюстителя ждали официального увольнения митрополита Антония, но он этого не сделал. На первом же допросе митрополита Петра «киевская» тема стала главной. На двенадцати (из тринадцати) страницах стенограммы в центре внимания был вопрос об увольнении (точнее, о неувольнении) митрополита Антония[23]. Митрополит Петр по-разному объяснял свое поведение, в том числе указывая и на недостаточность своих полномочий: «Я один не полномочен и со дня на день ожидал Синода». Следователя такое формальное объяснение не удовлетворило и, в конце концов, митрополит Петр согласился на другое: «Антоний Храповицкий канонов не нарушил, и, с точки зрения церковных дел, за ним преступлений нет»[24]. Фактически митрополит Петр подтвердил позицию даниловских иерархов: греха под названием «контрреволюция» в Церкви нет. Конечно же, Первоиерарх Русской Православной Церкви с такими взглядами был для ОГПУ неприемлем.

В составленном в мае 1926 г. обвинительном заключении по делу митрополита Петра «заграничная» тема заняла одно из центральных мест. По мнению следствия, он, «подчинившись руководству монархистов, … всю церковную политику построил по двум направлениям: 1) упорная работа по переводу церкви на положение нелегальной, враждебной по отношению к Соввласти организации и 2) улучшение отношений с заграничной эмигрантской частью церкви и подыгрывание под нее». Особо, конечно, Местоблюстителю припомнили митрополита Антония и даже митрополита Евлогия: «…он, начиная с осени 1925 года, перешел к проведению линии черносотенцев и в области политической. Первым его шагом в этой области было оставление Киевской митрополии за главой эмигрантского русского духовенства, черносотенцем Антонием Храповицким… Помимо утверждения Антония митрополитом Киевским, он подтвердил полномочия управляющего эмигрантской церковью во Франции, митрополита Евлогия, снесшись с ним через неустановленного передатчика, которому Петр на словах и дал это поручение, в чем признался сам… Заграница не осталась в долгу у митрополита Петра, и поспешила его признать, о чем Петр получил сообщение опять-таки от неустановленного следствием лица… Это сообщение окрылило Петра к дальнейшей деятельности»[25].

Получив скорбную весть об аресте митрополита Петра, Архиерейский Синод выступил в его защиту. 16 января 1926 г. Синод принял определение «по поводу ареста большевиками Местоблюстителя Святейшего Всероссийского Патриаршего Престола Высокопреосвященного Петра, митрополита Крутицкого и новых гонений на Церковь и духовенство в России» и постановил: «Обратиться с соответствующим протестом к Главам и Правительствам государств всего мира и Лиге Наций и просить их своим влиянием остановить гонение на Русскую Православную веру и Церковь»[26]. 28 февраля митрополит Антоний выпустил указанное обращение, в котором призвал мировых политических лидеров: «Возвысьте Ваш голос за освобождение Главы Русской Православной Церкви из уз и прочих православных епископов и священнослужителей, ввергнутых красными палачами в тюрьмы… Пусть не останется обращенный к Вам голос русских голосом вопиющего в пустыне»[27].

Архиерейский Собор РПЦЗ, на окончательное решение которого был оставлен вопрос о признании Местоблюстителя, состоялся только в июне 1926 г. Его определение было лаконичным:

«Слушали: постановления Архиерейского Синода Русской Православной Церкви заграницей о состоявшемся признании Всероссийской Православной Церковью и Русской Заграничной Церковью Высокопреосвященного Петра, митрополита Крутицкого, Местоблюстителем Святейшего Всероссийского Патриаршего Престола.

Постановили: Синодальные постановления по сему предмету утвердить»[28].

Этим актом затянувшийся процесс признания зарубежной частью Русской Православной Церкви митрополита Петра своим Предстоятелем завершился. На протяжении последующего десятилетия заключенный митрополит Петр стал для Русского зарубежья символом страждущей Православной Российской Церкви.

Как известно, взаимоотношения московского священноначалия, возглавленного после ареста митрополита Петра его заместителем митрополитом Сергием (Страгородским), с Русским зарубежьем резко обострилась летом 1927 г. 14 июля 1927 г. митрополитом Сергием был издан указ на имя митрополита Евлогия, в котором отмечалось, что «ушедшее заграницу с эмигрантами наше духовенство, до сих пор оставаясь на службе Русской Церкви и в то же время не состоя в гражданстве Союза, позволяет себе открыто выступать против советской власти, и этим наносит неисчислимый вред Церкви». Далее «в целях устранить одно из важнейших препятствий к спокойному существованию нашей Церкви» было постановлено:

«1. Предложить Управляющему Русскими церквами в Западной Европе Преосвященному митрополиту Евлогию, а чрез него и всем заграничным русским Архипастырям и прочим священнослужителям дать письменное обязательство в такой форме: “Я, нижеподписавшийся, даю настоящее обязательство в том, что, ныне состоя в ведении Московской Патриархии, не допущу в своей общественной, в особенности же церковной деятельности ничего такого, что может быть принято за выражение моей нелояльности к Советскому Правительству”.

2. Отказавшиеся исполнить условие, указанное в п. 1, или до 15–2 сентября с. г. не давшие ответа на настоящее предложение, а равно и нарушившие принятое на себя обязательство увольняются от должности и исключаются из состава клира, находящегося в ведении Московской Патриархии»[29].

Тем же днем, 14 июля 1927 г., датирован еще один указ митрополита Сергия митрополиту Евлогию. В нем Заместитель напоминал об упразднении Патриархом Тихоном зарубежного ВЦУ в мае 1922 г. и далее замечал: «Между тем упраздненное В[ысшее] Ц[ерковное] Управление возродилось (и кажется, не без вашего содействия) и продолжает свою прежнюю враждебную Союзу деятельность. Не желая никому навязывать какой-либо политической программы, Московская Патриархия не может, однако, оставаться равнодушной при виде такой деятельности подведомственного ему духовенства, так как эта деятельность навлекает на Патриархию и даже православно-русское духовенство вообще совершенно ими не заслуженную и нежелательную для них ответственность. Вот почему вопрос о заграничном духовенстве привлек к себе внимание организовавшегося при мне Временного Патриаршего Священного Синода с самых первых шагов его официальной, с разрешения властей, деятельности»[30].

Вероятно, с помощью этих указов митрополит Сергий надеялся мирно размежеваться с русскими зарубежными клириками, чтобы потом иметь возможность уклониться от наложения на них (по требованию власти) «канонических прещений». Если сравнить содержание указов от 14 июля с той программой действий в отношении русской церковной эмиграции, которая была прописана в «Предсмертном завещании», может показаться, что митрополит Сергий добился ощутимого смягчения требований власти. Уже не было речи о создании «особой комиссии» для «обследования деяний бежавших за границу архипастырей и пастырей». О прежних «деяниях» русских беженцев как бы уже не вспоминалось и предлагалось начать все с «чистого листа», точнее с подписки не допускать «ничего такого, что может быть принято за выражение нелояльности к Советскому Правительству». Однако в действительности любое слово о гонениях на Церковь в СССР могло быть истолковано большевистской властью как «выражение нелояльности» ей. Большинство заграничных клириков с возмущением отвергли требование указа.

В результате 9 сентября 1927 г. Собор зарубежных иерархов в Сремских Карловцах определил, что «заграничная часть Всероссийской Церкви должна прекратить административные сношения с Московской церковной властью … ввиду порабощения ее безбожной советской властью». При этом административный разрыв с Патриархией митрополита Сергия вовсе не означал разрыва с Русской Церковью вообще. «Заграничная часть Русской Церкви, – говорилось далее, – почитает себя неразрывною, духовно-единою ветвью Великой Русской Церкви. Она не отделяет себя от своей Матери Церкви и не считает себя автокефальною. Она по-прежнему считает своею главой Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра и возносит его имя за богослужениями»[31].

Церковный историк М. Е. Губонин, касаясь событий 1927-го и последующих годов, писал: «Начавшаяся тяжелая полоса внутренних церковных отколов и отходов от Заместителя … характерна тем обстоятельством, что все отделяющиеся от него, – кто бы они ни были, – считали своим непременным долгом декларировать верность и преданность законному священноначалию Русской Церкви в лице единственного тогда неоспоримого для всех авторитета – Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Петра. … Во всеуслышание отрясая сергианский прах от ног своих, все таковые, с тем большим рвением прилеплялись в своем духовном общении к Исповеднику – Патриаршему Местоблюстителю, светившему им из своего далекого изгнания светом Правды, Чистоты и Верности заветам Русского Православия»[32]. Первой на этот путь встала Русская Зарубежная Церковь.

Митрополит Евлогий тогда поступил иначе: дал Москве обещание «не допускать, чтобы … церковный амвон обращался в политическую трибуну»[33], и попытался использовать Патриархию в своей борьбе с Архиерейским Синодом. Однако спустя три года невозможность оставаться в административном подчинении митрополиту Сергию осознал и он, написав Заместителю Местоблюстителя: «Очевидно, и для меня, как и всех наших заграничных церквей и приходов, для обеспечения правильного, свободного и мирного течения их жизни, настало время … не разрывая своего канонического единения с Матерью Русскою Церковью и Ее высшею церковною властью … действовать самостоятельно, без сношений с нею до тех пор, пока эти сношения не станут свободными и бесприпятственными»[34]. Митрополит Евлогий выражал, таким образом, в тот момент (в июле 1930 г.) готовность пойти по тому пути, по которому уже шла Русская Зарубежная Церковь. Он мог бы тогда, продолжив поминать за богослужением Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра и сохранив тем самым единство с Матерью-Церковью, перестать, наконец, использовать Московскую Патриархию в отстаивании своих прав на управление зарубежными приходами, а заодно и Патриархию освободить от ответственности за свою деятельность, шедшую вразрез с требованиями большевистской власти.

Митрополит Сергий ответил митрополиту Евлогию в октябре 1930-го: «Ваше Преосвященство теперь повторяете то, за что была осуждена Карловацкая группа, и оправдываете себя теми же доводами, какими пользовалась и весьма неудачно, по Вашему же суждению, Карловацкая группа! <…> Излишне доказывать, что, отказав в подчинении Заместителю, Вы окажетесь ослушником и Местоблюстителя и потому напрасно будете прикрываться возношением имени последнего по примеру других раскольников»[35].

На митрополита Евлогия аргументация митрополита Сергия подействовала своеобразно. С одной стороны, он написал ему в декабре 1930 г.: «Я считаю Вас законным Заместителем настоящего возглавителя Русской Церкви – Местоблюстителя Московского Патриаршего Престола митрополита Петра… Мы вовсе не уподобляемся карловацкой группе, а по-прежнему остаемся существенно отличными от нее»[36].

Однако, оказавшись в тупике, митрополит Евлогий не нашел ничего лучшего, как обратиться, вслед за обновленцами, за поддержкой к Константинопольской Патриархии. Патриарх Фотий, продолжая хищническую по отношению к Русской Православной Церкви политику своих предшественников, «рассудил» митрополитов Сергия и Евлогия в собственную пользу и принял русские западноевропейские приходы в свою юрисдикцию. Митрополит Евлогий таким исходом дела был очень доволен, что выразил в своем восторженном послании в феврале 1931 г.[37] По замечанию профессора И. А. Стратонова, с которым трудно не согласиться, «мит[рополит] Евлогий своим обращением в Константинополь не только встал в аналогичное положение с обновленцами и пр., но и морально принял на себя ответственность за все, что было совершено его новой патриархией по отношению к Русской Церкви»[38].

Впрочем, полное уподобление «евлогиан» обновленцам не совсем справедливо. В циркулярном распоряжении их «Епархиального Управления» от 28 февраля 1931 г. было сказано, что «форма поминовения церковных властей в храмах епархии на будущее время остается прежнею»[39]. Между Константинопольским Патриархом и его новоявленным экзархом митрополитом Евлогием Патриарший Местоблюститель митрополит Петр по-прежнему поминался, поэтому до конца от Русской Православной Церкви «евлогиане» не отпали.

В декабре 1936 г. Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию поступило ложное сообщение, что 11 сентября того года митрополит Петр скончался. Определением Московской Патриархии с 1 января 1937 г. предписывалось поминать за богослужением «Патриаршего Местоблюстителя нашего Блаженнейшего Сергия, митрополита Московского и Коломенского»[40]. В номере за март-апрель 1937 г. журнала «Голос Литовской Православной Епархии», издававшегося сохранявшим приверженность Московской Патриархии митрополитом Елевферием (Богоявленским), был напечатан некролог, сообщавший о кончине митрополита Петра[41].

При этом не все в Русской Церкви поверили в то, что он действительно скончался. Так, митрополит Кирилл (Смирнов), первый, согласно завещанию Патриарха Тихона, кандидат в Патриаршие Местоблюстители, не стал объявлять себя таковым, в том числе и по причине обоснованных подозрений, что митрополит Петр в действительности еще жив. В марте 1937 г. он благодарил исповедницу Ираиду Тихову «за благовременное сообщение о дедке» (так иносказательно тогда именовали митрополита Петра в переписке), и писал, что будет «поминать его о здравии и долгоденствии»[42].

А Зарубежный Архиерейский Синод особому сомнению сообщение о том, что «митрополит Петр умер», подвергать не стал, хотя и поручил своему председателю, каковым к тому моменту стал митрополит Анастасий (Грибановский), «принять меры к выяснению достоверности этих вестей, а также места и времени кончины митрополита Петра, если бы сообщение о ней подтвердилось»[43]. Много времени «выяснение достоверности» не заняло, и уже номер «Церковной жизни» за апрель-май 1937 г. открылся сообщением: «По полученным из России сведениям, в Бозе почил Местоблюститель Всероссийского Патриаршего Престола, Высокопреосвященный Петр, митрополит Крутицкий». Далее в том же номере было опубликовано определение Архиерейского Синода от 7 мая 1937 г. следующего содержания:

«Слушали: устный доклад Высокопреосвященного Председателя Архиерейского Синода о том, что предпринятые им меры для проверки давно появившихся сообщений о кончине Местоблюстителя Всероссийского Патриаршего Престола Высокопреосященнейшего Петра, митрополита Крутицкого, не дали никаких данных, опровергающих достоверность данных известий, а, наоборот, скорее дали факты, подтверждающие их, вследствие чего, к сожалению, не остается более оснований сомневаться в действительности этой тяжкой утраты, постигшей Русскую Церковь.

Постановили: 1) С глубокой скорбью … принимая известие о кончине страстотерпца и исповедника Высокопреосященнейшего митрополита Крутицкого Петра, Местоблюстителя Всероссийского Патриаршего Престола, Архиерейский Синод молит Всевышнего да упокоит Он со святыми душу почившего иерарха и да воздвигнет страждущей Церкви Российской нового кормчего, который служил бы таким же непоколебимым и непререкаемым знаменем единства Русской Церкви и верности Православию, каким был митрополит Петр.

2) Поручить Высокопреосященнейшему Председателю Синода сделать распоряжение о совершении во всех церквах в ближайший удобный для того день заупокойных богослужений по в Бозе почившем Первоиерархе-Исповеднике, а также о прекращении возношения имени его за богослужениями как возглавителя Русской Церкви и о возношении, впредь до нового решения, в тех местах богослужения, где поминалось имя митрополита Петра как Местоблюстителя Всероссийского Патриаршего Престола моления о “Православном Епископстве Церкве Российския”»[44].

«Русская Церковь, – гласил помещенный в синодальном журнале некролог, – переживает новое испытание, ибо митрополит Петр, как законный правопреемник Святейшего Патриарха Тихона, даже будучи в ссылке, все-таки являлся для всех частей Русской Церкви непререкаемым знаменем канонического единства с последнею. Все попытки заслонить его личность митрополитом Сергием не приводили ни к чему. Вся Русская Церковь продолжала почитать своего Первоиерарха-Исповедника, который золотыми буквами вписал свое имя в историю Православной Церкви. <…> Митрополит Петр ни в чем не отступил от возложенного на него свыше высокого и ответственного долга пред Церковию. С исповеднической твердостью он прошел свой страдальческий путь и, отходя из этой жизни, с правом мог бы сказать с Апостолом: “Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил: а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный” (2 Тим. 4, 7)»[45]. С приведенной оценкой подвига Патриаршего Местоблюстителя, конечно, нельзя не согласиться, но авторы некролога не знали, что «день оный» для священномученика Петра тогда еще не наступил. Расстрелян Патриарший Местоблюститель был 10 октября 1937 г.

9 мая 1937 г. председателем Зарубежного Синода митрополитом Анастасием в сослужении членов Синода в русском Свято-Троицком храме в Белграде была совершена торжественная панихида по митрополиту Петру[46] (в действительности еще живому). Через некоторое время митрополит Анастасий начал получать официальные соболезнования от Поместных Церквей. В «Церковной жизни» были опубликованы соболезнования от Александрийского Патриарха Николая, от Антиохийского Патриарха Александра, от архиепископа Синайского Порфирия, от Синода Болгарской Церкви, от митрополита Варшавского и всея Польши Дионисия[47]. Несомненно, выразил бы свои соболезнования Русской Церкви и Святейший Патриарх Сербский Варнава, но он к тому моменту был тяжело болен и вскоре сам скончался.

Окончательное решение о местоблюстительстве в 1937 г. Русская Зарубежная Церковь приняла только 28 декабря на своем очередном Архиерейском Соборе, который единогласно постановил:

«1. Законным Местоблюстителем Московского Патриаршего Престола (и Возглавителем) Русской Православной Церкви после смерти Митрополита Петра является Высокопреосвященный Кирилл, Митрополит Казанский и Свияжский, единственный оставшийся в живых из трех кандидатов, назначенных Святейшим Патриархом Тихоном в его завещании.

2. Притязания на Местоблюстительство Московского Патриаршего Престола со стороны Митрополита Сергия являются незаконными, ибо заместительство его Местоблюстителя Митрополит Петра оканчивается со смертью последнего.

<…>

4. Поминать Митрополита Кирилла как Местоблюстителя Московского Патриаршего Престола и Возглавителя Русской Церкви за проскомидией и в частных молитвах, но от возглашения его имени за Богослужениями воздержаться, чтобы не навлечь на него тяжких гонений со стороны безбожной власти большевиков»[48].

К моменту принятия этого определения в живых не было уже не только митрополита Петра, но и того, кто должен был занять его место (митрополит Кирилл был расстрелян 20 ноября того же года), однако этого заграничные иерархи знать не могли.

В 1981 г. Русской Зарубежной Церковью было осуществлено торжественное прославление новомучеников и исповедников Российских. В соответствующем акте Архиерейского Собора говорилось о «бесчисленном, многомиллионном сонме мучеников и исповедников». В числе первых здесь имелся в виду и Патриарший Местоблюститель митрополит Петр. Его имя было внесено в текст совершаемой на праздничном всенощном бдении литии, наряду с именами избранных святых (Царственных страстотерпцев, Патриарха Тихона, митрополитов Владимира Киевского, Вениамина Петроградского, Кирилла Казанского и др.). Особым образом он был упомянут и в каноне службы новомученикам, первый тропарь пятой песни которого звучит так:

Петре и Кирилле, исповедницы велицыи и непреклоннии, нравом различнии, но едини в вере и твердости духа, аще и сослани бысте, обаче всю правду церковную удержали есте, ныне же, яко наследницы Царства Небеснаго молите Бога о еже сохранитися и нам в правде сей.

Словами этого молитвословия изложение истории развития взаимоотношений священномученика Петра и Русской Зарубежной Церкви можно и закончить.

Священник Александр Мазырин,

                                                               доктор церковной истории, канд. историч. наук,

                    проф. Православного Свято-Тихоновского

гуманитарного университета

                                                                                                                   (Россия, Москва)

[1] Кончина Святейшего Патриарха Тихона // Голос Литовской Православной Епархии. 1925. № 4. С. 55.
[2] Определения Архиерейского Синода Русской Православной Церкви заграницей // Церковные ведомости. 1925. № 15–16. С. 4.
[3] Определение Архиерейского Синода Русской Православной Церкви заграницей от 27 марта – 9 апреля с. г., последовавшее по поводу смерти Его Святейшества, Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России // Церковные ведомости. 1925. № 9–10. С. 2.
[4] По вопросу о подлинности «Предсмертного завещания» можно привести мнение современного исследователя, специально занимавшегося этой проблемой: «…так называемое “Завещательное послание” Патриарха Тихона от 7 апреля 1925 г. не было подписано Патриархом и не может быть признано подлинным, хотя при его составлении и был использован патриарший вариант текста» (Сафонов Д. В. К вопросу о подлинности «Завещательного послания» св. Патриарха Тихона // Богословский вестник. Сергиев Посад, 2004. № 4. С. 297). Есть и другие мнения на этот счет, но они представляются менее обоснованными.
[5] Предсмертное завещание Тихона // Известия ЦИК СССР и ВЦИК. 1925. 15 апр.
[6] Следственное дело Патриарха Тихона: Сб. док. по материалам ЦА ФСБ РФ. М., 2000. С. 404–405. Подчеркнуто в источнике.
[7] Путь моей жизни: Воспоминания Митрополита Евлогия, изложенные по его рассказам Т. Манухиной. Париж, 1947. С. 609.
[8] Письма Блаженнейшего Митрополита Антония (Храповицкого). Джорданвилль, 1988. С. 188.
[9] Сидяков Ю. Указ. соч. С. 128.
[10] ЦА ФСБ РФ. Д. Н–3677. Т. 4. Л. 78. Подчеркнуто в протоколе.
[11] Там же. Л. 82.
[12] Там же. Т. 5. Л. 213.
[13] Там же. Т. 4. Л. 138.
[14] Там же. Т. 5. Л. 243.
[15] Там же. Т. 4. Л. 117.
[16] Там же. Л. 118.
[17] Сидяков Ю. Указ. соч. С. 128.
[18] Вернувшийся домой: Жизнеописание и сборник трудов митрополита Нестора (Анисимова). В 2 т. / Авт.-сост. О. В. Косик. М., 2005. Т. 2. С. 255–256.
[19] Сидяков Ю. Указ. соч. С. 129.
[20] Церковные ведомости. 1925. № 21–22. С. 4–5.
[21] ЦА ФСБ РФ. Д. Н–3677. Т. 5. Л. 286–287.
[22] Тальберг Н. Д. Церковный раскол. Париж, 1927. С. 10.
[23] ЦА ФСБ РФ. Д. Н–3677. Т. 4. Л. 110–115 об.
[24] Там же. Л. 115.
[25] Там же. Т. 5. Л. 243, 250, 252.
[26] Церковные ведомости. 1926. № 5–6. С. 3.
[27] Там же. С. 2.
[28] Церковные ведомости. 1926. № 15–16. С. 1.
[29] Указ Заместителя Патриаршего Местоблюстителя Высокопреосвященному Митрополиту Евлогию // Церковный вестник Западно-Европейской епархии. 1927. № 3. С. 4–5.
[30] Из переписки Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия (Страгородского) и митрополита Евлогия (Георгиевского), управляющего православными русскими церквами в Западной Европе. 1927–1928 гг: Архив Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата // Церковь и время. 1998. № 2 (5). С. 77.
[31] Окружное послание Собора Архиереев Русской Православной Церкви заграницей // Церковные ведомости. 1927. № 17–18. С. 3.
[32] Губонин М. Е. «Кифа»: Очерк жизни и деятельности Патриаршего Местоблюстителя митрополита Крутицкого Петра (Полянского) // Кифа – Патриарший Местоблюститель священномученик Петр, митрополит Крутицкий (1862–1937) М., 2012. С. 293.
[33] Церковный вестник Западно-Европейской епархии. 1927. № 3. С. 10.
[34] Из переписки Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия (Страгородского) и митрополита Евлогия (Георгиевского), управляющего православными русскими церквами в Западной Европе: Документы из архива Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата // Церковь и время. 1999. № 1 (8). С. 229.
[35] Журнал Московской Патриархии. 1931. № 2. С. 2–3.
[36] Из переписки Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия (Страгородского) и митрополита Евлогия (Георгиевского), управляющего православными русскими церквами в Западной Европе // Церковь и время. 1999. № 1 (8). С. 252–253.
[37] См.: Официальная часть // Церковный вестник Западно-Европейской епархии. 1931. № 2. С. 2–5.
[38] Стратонов И. А. Русская церковная смута: 1921–1931 // Из истории Христианской Церкви на Родине и за рубежом в ХХ столетии. М., 1995. С. 165.
[39] Официальная часть // Церковный вестник Западно-Европейской епархии. 1931. № 2. С. 5.
[40] Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти, 1917–1943 / Сост. М. Е. Губонин. М., 1994. С. 707.
[41] Скончался местоблюститель Патриаршего престола Петр, Митрополит Крутицкий // Голос Литовской православной епархии. 1937. № 3–4. С. 21–22. С. 23–24.
[42] «Милость Господня да будет с тобою!» Письма священномученика митрополита Кирилла (Смирнова) исповеднице Ираиде (Тиховой) 1934–1937 гг. / Публ. прот. В. Воробьева и др. // Вестник ПСТГУ. Серия II. 2015. Вып. 2 (63). С. 153.
[43] Высокопреосвященнейший Петр, Митрополит Крутицкий, Местоблюститель Всероссийского Патриаршего Престола // Церковная жизнь. 1937. № 4–5. С. 61.
[44] Определение Архиерейского Синода Русской Православной Церкви заграницей // Церковная жизнь. 1937. № 4–5. С. 49–50.
[45] Высокопреосвященнейший Петр, Митрополит Крутицкий, Местоблюститель Всероссийского Патриаршего Престола // Церковная жизнь. 1937. № 4–5. С. 62.
[46] Хроника // Церковная жизнь. 1937. № 4–5. С. 72.
[47] Соболезнования Глав Православных Церквей // Церковная жизнь. 1937. № 7–8. С. 100–102.
[48] Цит. по: Кострюков А. А. Русская Зарубежная Церковь в 1925–1938 гг.: Юрисдикционные конфликты и отношения с московской церковной властью. М., 2011. С. 584–585.

священник Александр Мазырин