4.03.2022 на очередном заседании Медиевистического семинара при кафедре романо-германской филологии с докладом «Русское летописание и западноевропейский рыцарский эпос» выступил доктор исторических наук, главный научный сотрудник ИРЯ РАН и ведущий научный сотрудник ШАГИ РАНХИГС Павел Владимирович Лукин.

В работе семинара, который прошел в смешанном формате, приняли участие преподаватели кафедры (Л. В. Евдокимова, К. В. Хэндерсон-Стюарт, К. А. Александрова, В. С. Макаров), доцент МГУ М. А. Абрамова, преподаватель преподаватели ВШЭ (М. Графова и Н. М. Долгорукова), РАНХИГС (И. В. Ершова и Н. А. Пастушкова), студенты ПСТГУ и ВШЭ. Ниже мы приводим сокращенное изложение доклада и обсуждения.

«В рассказе Новгородской первой летописи (далее: НПЛ) младшего извода о беспорядках в Новгороде в 1015 г., связанных с конфликтом между варягами, нанятыми князем Ярославом Владимировичем («Мудрым»), и местными жителями есть следующий фрагмент: «И се слышавъ (о смерти своего отца Владимира Святого и начале враждебных действий Святополка Окаянного против других Владимировичей. – П.Л.), Ярославъ заутра собра новгородцовъ избытокъ, и сътвори вѣче на полѣ, и рече к ним: “любимая моя и честная дружина, юже вы исѣкохъ вчера въ безумии моемъ, не топѣрво ми ихъ златомъ окупитѣ”. И тако рче имъ: “братье, отець мои Володимиръ умерлъ есть, а Святополкъ княжить в Киевѣ; хощю на него поити; потягнете по мнѣ”».

Традиционное понимание этого места состояло в том, что Ярослав сетовал на невозможность никаким богатством, даже золотом, выкупить перебитых по его приказу новгородцев. Так это место интерпретировали уже Н. М. Карамзин и С. М. Соловьёв («Вчера умертвил я безрассудный верных слуг своих; теперь хотел бы купить их всем золотом казны своей»; «Ах, любимая моя дружина, что вчера избил, а нынче была бы надобна, золотом бы купил»). Это понимание нашло своё отражение и в переводах на современные языки.

Таким образом, фраза о золоте рассматривается здесь как некая риторическая формула покаянного характера, смысл которой примерно таков: «Да, я, безумный, перебил верных мне людей, но теперь уже ничего поделаешь, их не вернуть даже за золото». Была предложена, однако, и иная интерпретация. Основывается она на трактовке глагола «окупити». Как отметил В. А. Буров, в древнерусском языке он означал не «купить», а «выкупить» или «согласиться взять выкуп за кого-либо». По мнению В. А. Бурова речь идёт об отсутствии средств для выплаты виры за погибших. По мнению Н. И. Милютенко, «на вече Ярослав выражает готовность заплатить горожанам виру (денежный штраф) за убийство… Это и было сделано, но из боевой добычи». (вознаграждение новгородцев после успешного похода и стало компенсацией виры).

В своей книге о новгородском вече я – хотя и с некоторой осторожностью – сочувственно высказывался о реалистической концепции. Сейчас, однако, мне представляется необходимым вернуться к риторической интерпретации. Мое внимание привлекла параллель, которая обнаруживается в столь далёком от древнерусского летописания памятнике, как «Песнь о Роланде».

В конце «Песни о Роланде» есть следующий сюжет. После победы Карла Великого над маврами решается судьба предателя Ганелона. За него заступаются знатные сановники, вассалы Карла, которые должны его судить, и выносят решение просить короля пощадить предателя. В русском переводе Корнеева этот фрагмент звучит так:

Вот судьи к императору пришли

И молвят: «Мы решили вас просить,

Чтоб Ганелона пощадили вы.

Он будет впредь вам ревностно служить.

Он знатен родом - сжальтесь же над ним,

Ведь все равно племянник ваш погиб.

Златой казной его не воскресить».

«Песнь о Роланде» помогает понять, что князь, с одной стороны, не произносил сентиментальных сожалений, как это представлено у Н. М. Карамзина, с другой стороны, не обещал и выплаты виры. Смысл всех этих риторических высказываний, что в летописи, что в «Песни о Роланде», – в призыве признать суровую реальность, забыть обиды между мужами-воинами и перевернуть страницу.

Логика такого решения была вполне понятна для людей Средневековья. В классическом произведении артуровского цикла – «Смерти Артура» Томаса Мэлори (XV в.), в главе, посвящённой сэру Гарету Оркнейскому, есть один любопытный эпизод. В нём бароны, графы и прочая знать просит Гарета пощадить его противника – Красного рыцаря Красного поля. Аргументы такие: «И право, сэр, – говорили все, – разумнее вам принять от него присягу на верность и служение и чтобы он держал свои земли от вас, чем убивать его, ибо от его смерти не будет вам никакого проку, а что он сотворил обид, того не изменишь. И потому пусть лучше он все обиды искупит, мы же станем вашими людьми и присягнем вам на верную службу». В оригинале эта мысль выражена чётче: «and his mysdedes that ben done maye not ben vndone». По сути, мы имеем дело с выражением, которое имеет тот же фактический смысл, что «не топѣрво ми ихъ златомъ окупитѣ». Мы имеем дело не с прагматической темой реального вознаграждения, а с рыцарской (дружинной) этикой, в рамках которой реальные живые воины, вассалы, важнее сожалений о потерях.

Переместимся теперь более чем на полтора столетия вперёд и обратим внимание на описание в летописи ещё более известного события – похода новгород-северского князя Игоря Святославича на половцев в 1185 г. В Ипатьевской летописи (далее: Ип.) впервые упоминаются в составе русского войска «чёрные люди». По словам летописца, в субботу утром, когда выяснилось, что на русское войско надвигаются полчища кочевников, «изумѣшася князи Рускии, кому ихъ которому поѣхати». Тогда «рече Игорь: «“Се вѣдаюче, собрахомъ на ся землю всю: Кончака и Козу, Бурновича и Токсобича, Колобича, и Етебича, и Терьтробича”». В этих условиях «тако угадавше вси, сосѣдоша с конии: хотяхуть бо бьющеся доити рѣкы Донця. Молвяхуть бо, оже побѣгнемь, утечемь сами, а черныя люди оставимъ, то от Бога ны будеть грѣхъ, сихъ выдавше, поидемь; но или умремь, или живы будемь на единомь мѣстѣ». И та рекше, вси сосѣдоша с конѣи, и поидоша бьючеся». Смысл фрагмента формально понятен: командовавшие походом князья решили не бросать «чёрных людей», считая, что это грех перед Господом. В результате они вместе со своими дружинами спешились и, как известно, потерпели поражение. Возникают, однако, вопросы.

Кто такие эти «чёрные люди»? В чём состояла суть дилеммы: почему их надо было бросить, а не взять, например, с собой? Кому и почему могла прийти, на первый взгляд, странная идея бросить часть войска и бежать? Наконец, почему эта ситуация оказалась столь важной для летописца, что он её подробнейшим образом зафиксировал?

Нет никаких сомнений, что «чёрные люди» — это рядовые воины в противоположность знатным. С остальными вопросами дело обстоит значительно сложнее.

Обратимся теперь к одному фрагменту из «Смерти Артура» Томаса Мэлори. В    16-й главе I книги содержится рассказ о совещании 11 (мифических) королей-противников Артура:

«А одиннадцать королей съехались все вместе. И тогда сказал король Лот:  

—Лорды, вам надлежит против прежнего изменить свои действия, а не то ждут вас великие потери, ибо глядите, сколько людей мы уже потеряли и сколь добрых рыцарей мы лишаемся из-за того, что все время охраняем пешие полки (foote men); и так выходит, что, спасая одного пешего, мы теряем за него десять конников (horsemen). А потому совет мой таков: отведем от нас наши пешие полки, ибо близится ночь. И благородный король Артур не станет тратить времени на пеших стрелков (foote men), а они всегда могут спастись: до леса рукой подать. Когда же мы, всадники, соберемся вместе, пусть каждый из вас, королей, даст повеление, чтобы под страхом смерти ни один не покинул рядов. И кто увидит, что рыцарь готовится обратиться в бегство, пусть убьет его, ибо лучше нам убить труса, чем всем из-за труса быть убитыми. Что скажете вы? — говорил король Лот. — Пусть каждый король мне ответит! — Хорошо вы говорили, — сказал король Нантрес. Так   сказал   и Король-с-Сотней-Рыцарей. То же сказали и король Карадос, а с ним и король Уриенс; так сказали король Идрис и король Брангорис; также и король Крадилманс и герцог Канбенет; то же сказал и король Кларенс, а также и король Ангвисанс, и поклялись, что не предадут друг друга, все равно — жить ли им или погибнуть. И всякий, кто побежит, должен умереть от их руки. Потом починили они свои доспехи, выровняли щиты, взяли новые копья и уперли их каждый в бедро и так стояли недвижно, точно лес стоячий».

Здесь мы тоже являемся свидетелями некоего обсуждения – только как бы с другой стороны и с другим результатом. В русской летописи, хотя и ощущаются отзвуки споров на военном совете («угадавше», «молвяхуть бо»), нам слышен голос только одной, «правильной», благочестивой стороны, которая выступает за покровительство «чёрным людям» и готова ради этого даже пожертвовать собой. Голоса и мотивации второй стороны, призывавшей «утечь самим» и бросить чёрных людей, мы не слышим. О том, что эта другая сторона могла бы говорить, можно себе представить на основе сопоставления летописи с текстом Мэлори – простого рыцаря, но именно рыцаря, крайне высокомерно относившегося к мужланам-пехотинцам. Прекрасно известно – прежде всего, по юридическим памятникам — что и на Руси существовало весьма жёсткая иерархия различных сословных групп, в рамках которой рядовое свободное население, «чёрные», занимали самое низкое положение (холопы и прочие несвободные вообще фактически находились вне её). Думается, не случайно, что «чёрные люди» вообще не упоминаются в таком более «светском» памятнике, как «Слово о полку Игореве», несомненно, тесно связанном с княжеско-дружинной средой. Тем самым, благодаря Томасу Мэлори, мы можем как бы услышать голос тех южнорусских дружинников, которые на совете перед Игоревым побоищем могли убеждать князей, что им вместе надо «утечь» на конях, а незнатные пехотинцы спасутся как-нибудь сами.

Подытоживая, можно сказать, что в нашей работе была предпринята попытка показать, что литературные сопоставления могут дать не только материал для общих рассуждений о типологии или заимствованиях, но и помочь дать ответ на совершенно конкретные спорные вопросы, касающиеся достаточно значимых исторических сюжетов.»

С развернутыми комментариями к докладу выступили И. В. Ершова и В. С. Макаров.

И. В. Ершова сообщила, что в двух томах «Истории Испании» Альфонса Мудрого (XIII в.) нашелся один контекст, близкий к контексту Новгородской летописи, - слова разумного рыцаря, предлагающего пойти на уступки, чтобы спасти людей: «Нам не следует избегать подобного шага [умилостивить мавров], потому что в битве человек часто теряет тело и душу, которые не купишь ни за золото, ни за серебро, ни за что на свете. Кроме того, мавры многочисленны, хорошо вооружены, а нас мало и нам недостает оружия. Если по грехам нашим мы не одержим победу, то все погибнем. По этой причине уклониться от этой битвы при помощи обещания платежа я почитаю лучшим из того, что мы могли бы сделать, если мои слова неразумны, прошу простить меня». Что же касается пеших и конных, то в «Истории Испании» пеших никогда не бросают, что является одним из способов героизации, как и в рассмотренном фрагменте русской летописи. Интересно было бы посмотреть, как это соотносится с реальным историческим материалом, поскольку, например, у Альфонса Мудрого действия конницы и пехоты чётко регламентировались для каждой конкретной ситуации.

По мнению В. С. Макарова, «доклад П. В. Лукина — прекрасный пример не раскритикованного еще А. Н. Веселовским “набега” нелитературоведа на литературу, а напротив, чрезвычайно аккуратного и тщательного подхода, уважающего целостность литературного текста». В. С. Макаров отметил, что такой текст, как «“Смерть Артура” Томаса Мэлори уже сам по себе соединяет риторичность и особую сюжетность рыцарского романа с опытом участника гражданской войны (в данном случае — войн Роз), поэтому в нем видны швы, соединяющие эти два пласта, но разделить их полностью нельзя. Поэтому В. С. Макаров счел важным дополнить выводы докладчика «некоторым значимым контекстом романа Мэлори. Так, в сцене, когда лорды уговаривают сэра Гарета (Бомена) не убивать Красного рыцаря Красного поля, в дополнение к мотиву признания, что его смерть ничего не решит, важно соблюдение рыцарской морали: поверженный сэр Айронсайд должен принести вассальную клятву и признать своим сеньором Артура, а затем компенсировать нанесенный ущерб (make amends) — как в морально-религиозном, так, вероятно, и в финансовом плане.

В эпизоде, когда 11 королей обсуждают, как им бросить пехоту в лесу и атаковать исключительно силами конных рыцарей, интересно, что само слово “footman”, кроме “воина-пехотинца”, означало еще и “слугу”. Мерлин, ведя армию на помощь Артуру в той же книге романа Мэлори, также оставляет пехотинцев на берегу, переправляясь в Британию с континента. Силами мобильных рыцарских войск решаются важные битвы, превращаясь при этом в цепь столкновений отдельных героев. В этом Мэлори ближе к условности рыцарского романа, чем к реальным военным стратегиям рыцарского периода».

Вас могут заинтересовать :