Сщмчч. Исмаила Кудрявцева, Евгения Попова, Иоанна Попова, Константина Колпецкого, Петра Григорьева, Василия Максимова, Глеба Апухтина, Василия Малинина, Иоанна Софронова, Петра Юркова, Николая Павлинова, Палладия Попова пресвитеров, прмчч. Мелетия Федюнева и Гавриила Яцика, мч. Симеона Туркина, мц. Татианы Гримблит (1937); сщмч. Уара, еп. Липецкого (1938).

Священномученика иерея Измаила

(Кудрявцев Измаил Иванович, +23.09.1937)

Священномученик Измаил родился в 1876 году в селе Садуново Корчевского уезда Тверской губернии в семье крестьянина Ивана Кудрявцева. Окончил три класса церковно-приходской школы. Был призван в армию, где прослужил в звании старшего унтер-офицера с 1898 по 1902 год, когда был демобилизован и вернулся домой. С 1908 по 1910 год служил урядником в одном из сел Кимрского уезда. После революции 1917 года избрал путь церковного служения и был рукоположен в сан священника. Во время гонений начала 30-х годов был арестован и приговорен к пяти годам ссылки, но через два года отцу Измаилу по причине болезни было разрешено вернуться на родину, и он стал служить в храме села Архангельского Кимрского района.

Начало 1937 года ознаменовалось закрытием храмов. Кимрский райисполком распорядился о закрытии храма в селе Архангельском под выдуманным предлогом его аварийного состояния. Отцу Измаилу удалось отстоять храм, но 7 августа 1937 года НКВД арестовал его. Был допрошен культработник села, который показал:

– Мне известно, что служитель религиозного культа, бывший кулак-лишенец Кудрявцев Измаил Иванович, проживающий в селе Архангельском Кимрского района, среди верующих систематически ведет антисоветскую агитацию, направленную против советской власти. Мне известно, что Кудрявцев Измаил Иванович, вопреки решению президиума Кимрского РИКа в начале 1937 года (в нем было указано о немедленном закрытии церкви ввиду ее технической непригодности, которая могла вызвать несчастные случаи во время служения), организовал верующих на невыполнение указанного решения и призывал верующих к неповиновению советской власти.

На допросе следователь спросил отца Измаила:
– Лишались ли вы избирательных прав и подвергались ли раскулачиванию?
– Да, действительно, я лишен избирательных прав, и хозяйство, которое я оставил сыну, Кудрявцеву Федору Измаиловичу, в 1929 году было раскулачено.
– Были ли вы судимы?
– Был судим или нет, я не знаю, но в 1932 году я арестовывался по линии ОГПУ по статье пятьдесят восьмой и вернулся в 1934 году.
– Следствие располагает данными, что вы среди населения ведете активную контрреволюционную агитацию против советской власти и партии. Признаете ли вы это?
– Антисоветской агитацией я не занимался.
– Следствие от вас требует правдивых показаний, а вы лжете и стараетесь укрыть следы своего преступления: как враждебно настроенный против советской власти, занимались распространением провокационных слухов против существующего строя.
– Я следствию показываю одну лишь только правду, борьбы против советской власти не вел.

8 августа было составлено обвинительное заключение и дело передано в Тройку НКВД, которая 20 сентября вынесла постановление – расстрелять священника. Священник Измаил Кудрявцев был расстрелян через два дня, 23 сентября 1937 года.

Использован материал книги: Игумен Дамаскин (Орловский) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 3» Тверь. 2001. С. 198-199

Страница в Базе данных ПСТГУ

Священномученика иерея Евгения

(Попов Евгений Алексеевич, +23.09.1937)

Священномученик Евгений Алексеевич Попов родился 10 января 1879 в селе Хлевное Воронежской губернии (ныне Задонский район Липецкой области). Отец будущего священномученика был псаломщиком (после революции священником, скончался в 1920 году), мать – домохозяйкой, братья Евгения Леонид и Иван – в годы революции стали священниками. Получив начальное образование в церковно-приходской школе, будущий исповедник Христовой веры поступил в Задонское Духовное Училище, которое успешно окончил в 1899 году. Некоторое время Евгений Алексеевич был псаломщиком в одном из храмов епархии. Затем он вступил в брак с девицей Евдокией, вскоре в их семье родился сын Михаил.

В годы революционных лихолетий священноначалие Воронежской епархии, как и вся Русская Церковь в целом, крайне нуждалось в искренних, трудолюбивых, готовых до последнего вздоха свидетельствовать о истинах Евангелия Христова, священнослужителях. Именно в этот сложный для нашего Отечества, и в особенности для православного духовенства, период, несмотря на очевидные трудности и тяготы предстоящего пути, Евгений Алексеевич Попов осознано вступает на поприще священнического служения. Основным местом его пастырских трудов стал приход Преображенского храма небольшой слободы на юге Воронежской губернии – Ольховатка.

Священнику Евгению Попову практически сразу пришлось столкнуться с враждебным отношением советских властей к Церкви. В этот период проходила кампания по изъятию церковных ценностей, которая не обошла и Преображенского храма слободы Ольховатка. Будущий священномученик призывал прихожан уберечь от поругания священные сосуды, но, несмотря на протесты, власти изъяли все предметы, так или иначе содержащие в себе драгоценные камни и металлы. В тот раз по отношению к священнику Евгению Попову никаких репрессивных мер предпринято не было.

В 1922 году архиепископ Воронежский и Задонский Тихон (Василевский) поддержал деятельность обновленческого Высшего Церковного Управления. Его примеру последовало большинство духовенства епархии, что напрямую было связано с заключением под стражу Патриарха Всероссийского Тихона (Беллавина) с которым фактически прекратилась всякая связь. В отсутствие связи с каноническим центром в лице Святейшего Патриарха, находясь под постоянным давлением со стороны советских властей, епархиальные архиереи и духовенство, желая сохранить единство и возможность легального функционирования, в основной своей части признало самочинный и по сути неканоничный орган – обновленческое Высшее Церковное Управление. Не исключением было духовенство, служившее в Ольховатке и близлежащих селах.

Менее чем через год из-под стражи был освобожден патриарх Тихон, который сразу же недвусмысленно обличил всю неправду обновленческого движения и призвал к покаянию и возвращению под его Первосвятительский омофор всех поддержавших неканоничное ВЦУ. После этого заявления Патриарха начался массовый процесс возвращения епископата и прочего духовенства под управление Святейшего Патриарха Тихона и верных ему иерархов.

Священник Евгений Попов, в числе немногих, практически сразу вернулся под начало Патриаршего управления, под омофор архиепископа Воронежского и Задонского Владимира (Шимковича). Сохраняя верность каноническому священноначалию, иерей Евгений Попов стойко противостоял обновленческому духовенству, призывая их к покаянию, прихожан же, в свою очередь, убеждал сохранять верность Святейшему Патриарху Тихону, как зримому символу церковного единства и стойкости перед лицом многочисленных испытаний. В конце 20-х годов самого исповедника Христовой веры священника Евгения Попова постигло серьезное испытание – будущий священномученик овдовел.

В 1930 году, на волне новых гонений со стороны советской власти по отношению к Церкви в период сплошной коллективизации, отец Евгений Попов был арестован по обвинению «в антисоветской агитации и хранении серебряной монеты». По приговору Тройки ОГПУ по Центрально-Черноземной области священник Евгений Алексеевич Попов был сослан на 3 года в Уральскую область. Не в последнюю очередь причиной преследований отца Евгения стала его непреклонная позиция в отношении к обновленчеству.

В 1932 году, вернувшись из ссылки, иерей Евгений Попов непродолжительное время проживал в Краснодаре, затем переехал в село Поповка Россошанского района Центрально-Черноземной области, где жил не более двух месяцев. В октябре – ноябре 1933 года отец Евгений проживал в селе Гороховка Калитвянского района, где призывал верующих не допустить засыпку зерна в здание так называемого «косогорского» Преображенского храма. В конце 1933 года будущий священномученик переехал в село Ольховатка (ныне районный центр), время от времени совершая богослужения в храме села Гороховка.

В Ольховатке отец Евгений, не имея своего жилья, некоторое время жил в доме председателя церковного совета Анастасии Кошман, затем переехал на квартиру Дарьи Сергеевны Бурлуцкой, где жил до самого ареста. К моменту приезда в Ольховатку священника Евгения Попова Преображенский храм по настоянию местных властей «с согласия и разрешения верующих села» был «временно занят под хлеб», поэтому иерей Евгений совершал богослужения в основном в домах верующих, которые поддерживали своего пастыря материальными средствами и продуктами.

Священнику с судимостью довольно сложно было получить регистрацию, без которой власти запрещали совершать богослужения священнослужителям в храме. Несмотря на это, отец Евгений побуждал верующих ходатайствовать перед местными властями об освобождении храма от зерна и возобновлении в нем регулярных богослужений. Летом 1934 года верующие села Ольховатка просили власти освободить церковное здание от зерна и разрешить регулярные богослужения в Преображенском храме, на что разрешения получено не было.

12 ноября 1935 года в преддверии «сплошной массовой ликвидации религиозных объединений всех ориентаций» священник Евгений Алексеевич Попов был арестован по обвинению в «антисоветской агитации», и уже 14 мая 1936 года сессией Специальной судебной коллегии Воронежского областного суда в городе Россошь приговорен к 5 годам исправительно-трудовых лагерей. Виновным себя священномученик не признал. Сначала иерей Евгений Попов находился в тюрьме города Россошь, затем перевезен в Мичуринск. 30 октября 1936 года отец Евгений доставлен этапом на Нерехтский (9-й) участок Волжского исправительно-трудового лагеря, что в Ярославской области. В лагере он непродолжительное время работал сторожем на электростанции.

В августе 1937 года на волне «большого террора» на отца Евгения было заведено новое уголовное дело на основании доноса о том, что он «систематически проводит среди заключенных антисоветскую агитацию…; распространяет клеветнические слухи о режиме и порядках на строительстве; является отказчиком от работ и призывает заключенных к организованным отказам». К тому же священномученик Евгений проходил, как обвиняемый, по групповому делу «священника Глеба Апухтина, Петра Григорьева и др.», обвиняемых в создании подпольной группы антисоветской направленности. Виновным себя иерей Евгений Попов не признал.

22 сентября 1937 года священник Евгений Алексеевич Попов приговорен Особой тройкой при УНКВД по Ярославской области к расстрелу. В приговоре значилась следующая формулировка: «вел контрреволюционную агитацию, злостный отказчик от работы, выражал соболезнование по поводу расстрела врагов народа, работая сторожем в лагере, способствовал расхищению материалов». Приговор был приведен в исполнение 23 сентября 1937 года. Похоронен священномученик Евгений Попов в братской могиле на Нерехтском (9-ом) участке Волжского исправительно-трудового лагеря.

Использован материал жития, составленного чтецом Константином Рева

Страница в Базе данных ПСТГУ

Священномученика иерея Константина

(Колпецкий Константин Алексеевич, +23.09.1937)

Об иных наших мучениках сохранилось совсем немного сведений – место их службы, время ареста, краткий протокол допроса и документ о приведении приговора в исполнение. Из таковых – священник Константин Колпецкий.

Он родился 15 мая 1885 года в селе Фроловском Кашинского уезда Тверской губернии в семье священника Алексея Колпецкого. Учился в Тверской Духовной семинарии и был рукоположен в сан священника – к какому храму, нам неизвестно.

В 1931 году за неуплату налога священник был осужден на шесть месяцев заключения в исправительно-трудовой лагерь. В 1935 году он снова был арестован за неуплату налогов и опять заключен в исправительно-трудовой лагерь на один год.

Вернувшись из заключения, отец Константин стал служить в храме села Сукромля Новоторжского района Тверской области. Сталинский указ еще не был доведен до областных управлений НКВД, а отец Константин уже был арестован – 5 августа 1937 года. Арестованных свозили поначалу в сельсовет. В комнате, куда привели отца Константина, находилось трое арестованных крестьян. Почувствовав, что ему уже никогда не выйти на волю, отец Константин в волнении стал ходить из угла в угол по комнате. Конвоир окликнул его и потребовал, чтобы священник сел, но отец Константин не послушался, и тогда конвоир набросился на него с кулаками.

В тот же день отец Константин был заключен в Тверскую тюрьму. 9 августа состоялся краткий допрос.

– Расскажите о вашей антисоветской контрреволюционной агитации, которую вы вели среди населения.
– Никакой антисоветской контрреволюционной агитации я среди населения не вел.
– Вы следствию говорите неправду, следствие требует от вас дачи правдивых показаний.
– Вторично подтверждаю, что я никакой антисоветской контрреволюционной агитации не вел.

20 сентября Тройка НКВД приговорила о.Константина к расстрелу. Священник Константин Колпецкий был расстрелян 23 сентября 1937 года.

Использован материал книги: Игумен Дамаскин (Орловский) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 3». Тверь, 2001. С. 197.

Страница в Базе данных ПСТГУ

Священномученика иерея Петра и мученика Симеона

(Юрков Петр Алексеевич, Туркин Семен Яковлевич, +23.09.1938)

Священномученик Петр родился 24 июня 1880 года в селе Вышегород Верейского уезда Московской губернии в семье крестьянина. Петр окончил сельскую школу, женился и стал вести свое крестьянское хозяйство. В 1915 году во время Первой мировой войны ввиду ухудшения положения русских войск на фронте он был мобилизован в армию и служил до 1917 года в чине старшего унтер-офицера. Демобилизовавшись, он поселился в Москве и работал бухгалтером на фабрике. Но главным в его жизни было пение в церковном хоре, в котором принимали участие и несколько человек с их фабрики.

В 1926 году Петр Алексеевич был рукоположен во диакона ко храму в городе Верее, а через некоторое время во священника и был переведен в Успенскую церковь в селе Симбухово Верейского района. Поскольку в это время преследования Русской Православной Церкви все усиливались, то старших детей отец Петр оставил в Вышегороде, а сам с супругой жил в Симбухове.

Мученик Симеон родился 1 февраля 1870 года селе Симбухово Верейского уезда Московской губернии в семье крестьянина. Окончил сельскую школу; с 1894 по 1897 год служил в армии в чине унтер-офицера; по окончании службы несколько месяцев был урядником в Наро-Фоминске, а затем жил в родном селе, где некоторое время был волостным старшиной.

В 1918 году он стал свидетелем восстания крестьян в Верейском уезде. Узнав о происшедшем возмущении против советской власти, Семен Яковлевич пошел сначала посмотреть, что происходит, а затем попытался уговорить крестьян разойтись, но его никто не послушал, и он ушел. На обратной дороге его арестовал ехавший на подавление восстания отряд латышей и отправил под конвоем в Верею. После допроса Семен Яковлевич был освобожден. В двадцатых годах он организовал строительную артель, брал подряды и строил дома.

В 1933 году он был выбран старостой Успенского храма в Симбухове. В конце тридцатых годов начались беспощадные гонения на Русскую Православную Церковь. Настоятель Успенского храма Петр Алексеевич Юрков и староста Семен Яковлевич Туркин были арестованы 8 сентября 1937 года и заключены в тюрьму в городе Можайске. Были вызваны дежурные свидетели, которые показали, что священник и староста занимались антисоветской деятельностью, что везде и повсюду они старались завербовать себе побольше сторонников, что для этого староста храма в чайной села Симбухова специально заводил с колхозниками разговор на религиозную тему, что он грозил разными карами людям, не посещающим церковь, и доказывал, что по новой конституции церковь приобрела большие права и ее теперь никто тронуть не может. Свидетели утверждали, что Семен Яковлевич среди строительной артели заводил антисоветские разговоры, говоря, что советская власть – дело неустойчивое и недолго продержится; они заявили также, что священник и староста вели религиозную пропаганду: священник, воспользовавшись праздником, призывал колхозников возвратиться к вере, говоря, что придет время, да поздно будет, – забыли церковь, забыли Бога, но это вам вспомнится.

Одновременно с дежурными свидетелями следователь допросил отца Петра, заявив:

– Следствие располагает материалом, что вы совместно с церковным старостой Туркиным вели систематическую контрреволюционную агитацию среди колхозников. Дайте ваши показания по этому вопросу.
– Контрреволюционной деятельности я никогда не вел и с церковным старостой имел чисто деловые отношения.
– Следствие располагает материалами о том, что вы в апреле сего года высказывались о тяжелой жизни при советской власти и говорили, что нужно ожидать еще худшего. Дайте ваши показания по этому вопросу.
– Такого разговора я не помню и показаний дать не могу.
– Следствие располагает материалами, что вы вели контрреволюционную агитацию против советской власти. Подтверждаете ли вы это?
– Нет, не подтверждаю. Может, и был разговор против советской власти, но я этого не помню.
– Признаете ли вы себя виновным в том, что вы вели антисоветскую агитацию? – повторил дважды следователь.
– Виновным себя не признаю, но вторично заявляю, что, может, и был разговор против советской власти, но я этого не помню.

Тогда же был допрошен и староста Семен Яковлевич.

– Вы арестованы за антисоветскую деятельность, которую вели совместно со священником Юрковым. Дайте правдивые показания по этому вопросу.
– Я в течение четырех лет служу церковным старостой и, естественно, имею связь со священником нашей церкви Петром Алексеевичем Юрковым по совместной работе, но антисоветской агитации мы никогда не вели.
– Следствию известно, что вы, в момент выпуска проекта сталинской конституции, в чайной в присутствии посетителей говорили, что партия одумалась и дала права Церкви. Дайте ваши показания.
– Не отрицаю, что разговор о конституции в чайной был, но произошло это следующим образом. Я пришел в чайную, где мне гражданин, фамилию его не помню, начал говорить, что, мол, конституцию новую выпускают и мы закроем вашу церковь, на что я ему возразил, что теперь не закроете, раз дали свободу и отделили Церковь от государства, мы теперь можем свободно проповедовать. Больше я ничего не говорил.
– Следствие располагает материалами, что в 1936 году вы совместно с Юрковым проводили нелегальные собрания верующих. Дайте показания по этому вопросу.
– Не отрицаю, что в 1936 году мы собирались в церкви, но Юркова в это время не было, собирались для разрешения церковных дел.
– Следствие располагает материалами, что вы выступали против советской власти, заявляя, что этой власти осталось недолго существовать. Требуем от вас правдивых показаний по данному вопросу.
– Категорически это отрицаю, так как я против советской власти никогда не выступал и виновным себя в этом не признаю.

22 сентября тройка НКВД приговорила священника и старосту к расстрелу. Священник Петр Юрков и староста храма Семен Яковлевич Туркин были расстреляны на следующий день, 23 сентября 1937 года, и погребены в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Использован материал книги: «Жития новомучеников и исповедников Россииских ХХ века Московской епархии. Дополнительный том 3». Тверь, 2005. С. 75-80.

Страницы в Базе данных ПСТГУ: о. Петр Юрков, Семен Яковлевич Туркин

Священномученика иерея Василия

(Малинин Василий Васильевич, +23.09.1937)

По преданию, Малинины происходят из рода боярина Сороки из Переславля-Залесского. В ХVIII веке они служили священниками в Калязинском уезде Тверской губернии. Первый, о ком известно, был иерей Петр. Его сын, Афанасий, был священником на том же приходе. Затем приход принял Михаил Афанасьевич. В 1820 году у него родился сын Василий. Когда ему исполнилось шесть лет, о. Михаил повез его в школу. Дни стояли морозные, ехать пришлось долго, и лицо мальчика стало красным от мороза. Когда учитель спросил, как его зовут, он назвался Сорокиным. "Ну какая же ты сорока, – сказал учитель, – сорока белая, а ты – малиновый". Учитель был большим оригиналом и записал его Малининым. Это был дед священника Василия Малинина.

Священномученик Василий родился 26 марта 1898 года в селе Васьянском Кашинского уезда Тверской губернии в семье священника Василия Малинина. Первоначальное образование он получил в Кашинском духовном училище, затем поступил в Тверскую Духовную семинарию, которую окончил в 1918 году.

Сознательно выбрав путь священства, который был в то время путем исповедническим, Василий Васильевич в 1921 году был рукоположен в сан иерея ко храму в селе Конаково Тверской губернии. У него не было ни земли, ни большого хозяйства, все имущество священника и его семьи составляли дом, два козленка и семь кур.

В 1932 году о. Василий был арестован по указу от 7 августа 1932 года, обвинен в краже колхозной соломы и приговорен к десяти годам заключения в исправительно-трудовые лагеря. Дома осталась семья – супруга Антонина Александровна и трое детей, семи, шести и двух лет. Два года проработал священник на каторге в лагере и в 1934 году был досрочно освобожден.

Отец Василий вернулся в тот же храм села Конаково, где, к радости прихожан, возобновились богослужения. В мае 1934 года заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий наградил о. Василия наперсным крестом, и вскоре по распоряжению епископа Бежецкого Григория (Козырева) он был назначен благочинным. Однако это было время, когда повсюду арестовывали священников, храмы оставались без пастырей, число храмов в благочинии сокращалось, и о. Василий в апреле 1936 года направил прошение епископу Григорию с просьбой освободить его от обязанностей благочинного, которая и была удовлетворена.

Местные власти не переставали преследовать пастыря. В марте 1937 года они потребовали, чтобы священник заплатил пятьсот рублей в качестве налога, в противном случае он будет арестован, а церковь закрыта. За богослужением священник обратился к прихожанам, сказав, что власти требуют от него уплаты налога, и попросил их собрать деньги и заплатить налог. "В противном случае, – сказал о. Василий, – я буду вынужден уйти с вашего прихода, и тогда храм будет закрыт". Тут же в храме было решено собрать нужную сумму, для чего уполномочили одну из женщин отправиться по домам прихожан. Деньги были собраны, и служба в храме продолжалась.

Отец Василий за каждым богослужением говорил проповеди, тщательно и подробно растолковывая слово Божие. Он обходил дома своих прихожан, служа молебны и панихиды, соборуя и причащая, особенно это необходимо было для тех, кто жил в дальних деревнях прихода и по болезни или старческой немощи не мог прийти в храм.

Летом 1937 года власти решили арестовать священника. По соседству с приходом о. Василия был обновленческий храм, и власти, как это делалось с 1922 года, пригласили обновленческого священника свидетельствовать против православного пастыря. Был вызван и псаломщик обновленческого прихода.

5 августа 1937 года о. Василий был арестован. На следующий день был вызван для допроса секретарь сельсовета. Он показал: "Священник Малинин настроен антисоветски. Вокруг себя группирует антисоветский элемент... Колхоз "Верный путь" все время из года в год находится в прорывах. Под влиянием в лучшем случае скрытой, а временами открытой антисоветской деятельности церковников – священника Малинина, церковной старосты Пархаевой – в период сеноуборки в 1937 году из семидесяти человек трудоспособных колхозников на работу не выходило до тридцати человек колхозников, чем срывалась сеноуборка, которая не закончена и сейчас. Священник Малинин без разрешения сельсовета систематически в 1937 году ходил по квартирам колхозников своего прихода собирать деньги, хлеб и молоко. Причем ходит в квартиры не только колхозников верующих и посещающих церковь, а и ко всем без разбора, где, без всякого сомнения, ведет антисоветскую агитацию, пропагандируя свои взгляды..."

Снова был вызван священник обновленческого храма, который показал: "Малинин группирует социально чуждый элемент … через кого проводит разложение трудовой дисциплины в колхозах, направленное на развал колхозов. В своем доме по религиозным праздникам собирает в прошлом зажиточных крестьян, с которыми ведет беседы по вопросам жизни, сравнивая жизнь настоящего времени с дореволюционным временем, восхваляя жизнь при царском правительстве, порицая жизнь настоящего времени. Малинин является тихоновцем. Реакционно настроен к советской власти".

8 августа следователь допросил священника.

– Назовите свои связи по месту вашей работы.
– Близко знакомыми мне являются: Архангельская Мария Васильевна из деревни Шубино, жена священника, муж ее семь лет тому назад осужден на пять лет лишения свободы, из области отправлен в другую местность для отбывания наказания, откуда обратно не вернулся; Пархаева Александра Антоновна, церковная староста; Пархаев Арсений Иванович, муж Пархаевой; Архипов Иван Алексеевич из деревни Крюково, бывший церковный староста, умер зимой 1937 года; Калинин Василий Григорьевич, в прошлом торговец; Хохлов Дмитрий Михайлович, кум, колхозник, в прошлом крестьянин-середняк. У некоторых я бывал в доме в гостях, и они бывали у меня в доме.
– На какой почве вы завязали с ними связи?
– Эти лица в религиозные праздники приглашали меня к себе в дом с молебном, а кто с панихидой. После службы, как более зажиточная часть, делали приглашение покушать, я на это соглашался, на почве чего у меня с ними и завязано знакомство.
– В царской армии служили?
– Я Духовную семинарию закончил в 1918 году; будучи учащимся, пользовался отсрочкой и в старой армии не служил.
– Следствие располагает данными, что вы служили в армии на командной должности в чине офицера. Скажите, в какой это армии, в белой или царской армии, вы служили?
– Ни в той, ни в другой армиях не служил.
– Следствие располагает данными, что вы в период гражданской войны служили в белой армии. Подтверждаете вы это?
– Нет, не подтверждаю.
– Являясь священнослужителем, по квартирам колхозников ходили вы с какой целью?
– По квартирам колхозников я ходил с целью получения за требы денег, хлеба, молока и других продуктов, считая это вполне заработанным. Кроме этого, на квартиры колхозников я ходил причащать больных, соборовать, крестить детей и отпевать умерших.
– Следствие располагает данными, что во время посещения вами квартир колхозников, вы вели с ними беседы. Расскажите, на какую тему они велись?
– Беседы велись чисто по хозяйственным вопросам, я спрашивал, как они живут, сколько трудодней заработали, и так далее.
– Скажите, в церкви проповеди вы читали? И на какую тему?
– Читал на тему Евангелия.
– Скажите, посещения квартир колхозников вы проводили с разрешения местной власти и кто персонально вам разрешал это делать?
– Ходил по своему усмотрению, разрешения ни у кого не брал.
– Следствие располагает данными, что в вашем доме собирались лица, с которыми вы вели беседы по вопросам жизни, сравнивали жизнь настоящего времени с дореволюционным периодом. Подтверждаете вы это?
– Да, подтверждаю, посещения моего дома колхозниками были, разговоры на эту тему велись.
– Следствие располагает данными, что при ведении таких разговоров с колхозниками вы восхваляли жизнь при царе и порицали жизнь настоящего времени. Подтверждаете это?
– Нет, не подтверждаю, наоборот, ряд колхозников высказывали недовольство тем, что они мало получили на свои трудодни; в этих случаях я спрашивал их о количестве выработанных ими трудодней и говорил им, кто больше имеет трудодней, тот больше получает на них.
– Следствие располагает данными, что во время посещения вами квартир колхозников, вы среди последних проводили антисоветскую противоколхозную агитацию. Подтверждаете вы это?
– Этого я никогда не делал.
– Скажите, кто именно из колхозников высказывал недовольство на малые заработки на трудодни?
– Фамилии я их сейчас назвать не могу, не помню.
– Как вы смотрите на новый проект конституции СССР?
– С положительной стороны.
– Следствие располагает данными, что в июне сего года, в праздник Анны Кашинской, вы и священник Колпецкий высказывались против новой конституции, вернее, проекта новой конституции СССР. Подтверждаете вы это?
– Нет, этого не было. Священника Колпецкого я не знаю.
– Вы обвиняетесь в том, что, будучи священником, группировали вокруг себя социально чуждый элемент, через который вели антисоветскую работу на развал колхозов. Лично сами ходили по квартирам колхозников, среди которых вели антисоветскую, противоколхозную агитацию, высказывались против проекта новой конституции СССР. Признаете себя виновным в этом?
– Виновным себя в вышеуказанном обвинении не признаю. Пусть докажут это свидетели.

На этом допрос был окончен, и сколько потом ни пытались следователи заставить мужественного священника оговорить себя, все было безуспешно.

20 сентября Тройка НКВД приговорила о. Василия к расстрелу. Священник Василий Малинин был расстрелян 23 сентября 1937 года.

Использован материал книги: Игумен Дамаскин (Орловский) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 3». Тверь, 2001. С. 191-196

Страница в Базе данных ПСТГУ

Священномученика иерея Глеба

(Апухтин Глеб Семенович, +23.09.1937)

Священномученик Глеб – Глеб Семенович Апухтин родился в 1885 году в городе Обоянь Курской губернии в семье крестьянина. В 1902 году он окончил Обояньское городское училище. Точного времени принятия им священного сана мы не знаем, но известно, что диаконом он стал еще до революции. В 1919 году отец Глеб был мобилизован и по 1920 год пребывал на территории города Луганска, будучи рядовым 13-й армии. Известно, что в 1925 году он был рукоположен во иереи, и начал служить в церкви села Боровое Нижне-Усманского района Воронежской губернии.

В 1929 году священника арестовали в первый раз, обвинив в «неуплате налога». Назначенные 5 лет ссылки отец Глеб отбывал сначала в городе Канске Западно-Сибирского края, затем в Калиновском районе Киевской области. В 1934 году батюшка вернулся к служению в селе Боровое.

28 марта 1935 года он был опять арестован. На этот раз иерей был обвинен в «систематической антисоветской и пораженческой агитации» и «оскорблении руководителей советского правительства». Кроме того, отца Глеба обвинили в противодействии снятию колоколов с церкви. Из обвинительного заключения: "В церковной сторожке с.Боровое и при посещении домов занимался а/с агитацией". Последовал приговор: 10 лет исправительно-трудового лагеря. Для отбывания наказания заключенный был направлен сначала в Мичуринский ИТЛ, затем этапом переправлен в Волголаг (Угличский район Ярославской области). В лагере отец Глеб работал курьером. Администрация пыталась использовать его для слежки за другими заключенными, но он доносчиком не стал, напротив, сам оказался жертвой клеветы и доноса.

В 1937 году батюшка был арестован в лагере по обвинению в «отказе от работы». Также ему было инкриминировано: "к/р агитация среди заключенных, срыв строительства Волгостроя, восхваление царского строя и распространение слухов о войне и гибели советской власти". Из материалов дела: "За время пребывания в лагере стремился втереться в доверие сотрудникам 3-го отделения (отделение исследований), якобы изъявляя желание сотрудничать и способствовать вскрытию к/р формирований лагеря, фактически же давая ложную информацию, отвлекая внимание от действительных виновников, лиц, проявляющих к/р вылазки... ".

22 сентября 1937 года тройкой при УНКВД по Ярославской области иерей Глеб Апухтин был приговорен к высшей мере наказания. 23 сентября того же года он был расстрелян.

По материалам Базы данных ПСТГУ

Священномученика протоиерея Василия

(Максимов Василий Никитич, +23.09.1937)

Священномученик Василий родился 28 января 1887 года в селе Бабка Павловского уезда Воронежской губернии в семье крестьянина Никиты Максимова. Семья жила бедно, а кроме того, Никита тяжело заболел и ослеп. Василий рос мальчиком благочестивым и послушным, и местный священник благословил его прислуживать в алтаре. Однажды в престольный праздник службу в храме совершал приезжий архиерей; ему понравился благочестивый, одаренный музыкальными способностями мальчик, и он взял его с собой к месту своего служения в Шадринск и определил в духовное училище. Василию было тогда четырнадцать лет.

В Шадринске он познакомился со своей будущей женой Юлией, которая училась в то время в музыкальном училище. Ее отец, священник Александр Конев, служил в храме на станции Мысовая Иркутской губернии.

В 1914 году Василий Никитич был рукоположен в сан священника к одному из храмов города Шадринска, затем переведен в храм в городе Петропавловске. В 1923 году отец Василий переехал в Москву и был назначен в храм великомученика Никиты в селе Кабаново Орехово-Зуевского уезда Московской губернии. За безупречное и ревностное служение Церкви отец Василий был возведен в сан протоиерея и впоследствии награжден митрой и назначен благочинным.

В Кабанове было несколько домов, принадлежащих церкви: дома священника и диакона, церковноприходская школа и небольшая сторожка, где жила благочестивая девица Евфимия Вишнякова со своим отцом-сторожем. К ним в комнату была протянута веревка с колокольни, чтобы в случае проникновения в храм воров сторож мог звонить в колокол. Из церковных зданий к 1923 году за церковью остались только дом священника и сторожка.

Протоиерей Василий поселился с семьей в большом священническом доме. Служил отец Василий часто; за каждой службой он говорил проповеди, к которым всегда накануне тщательно готовился, пользуясь своей большой библиотекой. Отец Василий знал, что его проповеди достигают сердца прихожан и посему не нравятся гражданским властям, но он считал просвещение паствы своим неотъемлемым долгом. Народ понимал, что священник находится в опасном положении, и ценил, что он не устает проповедовать истины Христовы. Прихожане доверяли своему батюшке и знали, что в это трудное время они не одиноки и не оставлены и всегда могут обратиться к нему за помощью и поддержкой. И он в свою очередь старался всецело служить церковному народу и по каждой просьбе шел соборовать и причащать тех, кто не мог прийти в храм.

В 1927 году священника постигло несчастье – 10 июня скончалась его жена Юлия, которой исполнилось всего лишь тридцать два года. Отец Василий остался с тремя детьми – дочерьми Марией и Ниной десяти и четырех лет и сыном Николаем, которому не исполнилось и двух лет. Для отца Василия это явилось тяжелым испытанием, потому что с женой они жили душа в душу и она была ему первым помощником. Первое время после смерти жены он не мог спать и, бывало, как только дети засыпали, шел на могилу жены и подолгу молился. Случалось, проснутся дети, а отца нет, он на могиле матери. Эти переживания тяжело сказались впоследствии на здоровье священника.

В конце двадцатых годов в селе случился пожар, сгорело сразу несколько домов. Отец Василий уступил большой церковный дом семьям погорельцев, а сам перешел в небольшой домик на окраине села, хозяева которого пригласили к себе священника с детьми. Впоследствии он перешел жить в церковную сторожку, где на одной половине жила Евфимия с отцом, а на другой поселился отец Василий с детьми. Евфимия взяла на себя попечение о детях и старалась заменить им мать.

В 1934 году отец Василий писал своей племяннице в Алма-Ату: «Прислали нам налогу 360 рублей, и 55 рублей платить к 15 марта. Только половину уплатил. Спасибо помогают, а иначе плохо было бы. Как-нибудь и вторую заплачу. Теперь пост, народ ходит, и нужно удовлетворить его. Сегодня пели певчие. И говеющих было шестьдесят человек. Очень трудно, и устаю я, но зато и чувствую себя хорошо: все-таки люди остаются довольны. Они любят и помогают мне, и я все свои силы отдаю им».

Труды и переживания медленно подтачивали здоровье священника. В 1935 году отец Василий выехал по церковным делам в Москву с двумя прихожанами, алтарниками Василием и Николаем, которые много помогали ему в работах по храму. Все они остановились у его дочери Марии, которая жила в то время в Москве недалеко от Даниловского кладбища. Здесь у отца Василия открылось кровохарканье, и стало ясно, что состояние его здоровья скоро может стать критическим. Он отправился в больницу, и ему сказали, что у него туберкулезный процесс в легких и ему нужно немедленно лечиться. Врачи объяснили, что нужно делать, и священник уехал домой. Надежды на то, что каверны зарубцуются и он вылечится, было немного.

Отца Василия спасла любовь прихожан. Как только они узнали, что священник тяжело болен, его завалили продуктами, в селе даже установилась очередь – кому какие продукты нести, прихожане снабжали его всем необходимым, только бы отец Василий выздоровел. Благодаря ли этим продуктам, поддержавшим физические силы священника, или благодаря той любви, которая обнаружилась у прихожан к своему батюшке, – он исцелился от туберкулеза совершенно.

Наступил 1937 год. Отовсюду стали приходить известия об арестах священников и мирян. Нависла угроза ареста и над протоиереем Василием. Власти не раз предлагали священнику уйти из храма и, зная, что у него красивый и сильный голос, предлагали ему устроиться артистом в театре, но отец Василий отверг эти предложения как нелепые. Он стал готовиться к аресту и сжег самое дорогое для него – дневник своей покойной жены.

Глубокой ночью с 22 на 23 августа 1937 года в дверь той половины сторожки, где жила семья священника, постучали. Отец Василий открыл. В дом вошли сотрудники НКВД и велели священнику собираться и следовать за ними. Дети проснулись. Отец Василий стал собираться. Обыска не устраивали.

Выйдя вместе со священником из дома, один из сотрудников НКВД закрыл входную дверь на палку, чтобы дети не могли выйти вслед за отцом. Машина стояла далеко от дома, и к ней надо было идти. Прежде чем уходить, отец Василий попросил разрешения пройти на могилу жены и помолиться. Ему разрешили. Он помолился и направился к машине.

За всем происходящим наблюдала из своей половины Евфимия; как только она увидела, что все ушли, тут же прошла на другую половину к детям и начала их успокаивать и утешать. Впрочем, они были слишком малы, чтобы понять, что их любящий отец ушел от них навсегда. С этого времени Евфимия взяла на себя попечение и заботу о детях.

Протоиерея Василия заключили в тюрьму в Орехово-Зуеве, и здесь в первый раз он был допрошен. Лжесвидетели по должности и страха ради дали необходимые следствию показания, и следователь задавал вопросы священнику в соответствии с их показаниями.

– Следствию известно, – заявил он, – что вы в конце 1936 года среди верующих села Кабаново вели контрреволюционную агитацию против стахановского движения. Подтверждаете вы это?
– Разговор о стахановском движении мог быть, но отрицательного освещения я ему не придавал, – ответил протоиерей Василий.
– Вы среди верующих в конце 1936 года вели разговор, в котором объясняли, что старые хозяева фабрик, то есть капиталисты, больше заботились о рабочих, чем сейчас заботится о рабочих советская власть. Признаете вы это?
– Да, такой разговор мог быть, но я содержание его не помню, – ответил священник.
– Следствию известно, что вы в своих проповедях агитировали против вступления в колхозы. Подтверждаете вы это?
– Нет, в своих проповедях я никогда не касался политических вопросов.
– У гражданки Дарьи Емельяновны Федосеевой, жительницы села Кабаново, иногда происходят собрания с участием лиц – Варвары Молошковой, Марии Бабкиной и других. В этих собраниях принимали активное участие и вы, обсуждая на них различного рода политические вопросы. Подтверждаете ли вы это?
– Означенные личности мне известны как богомольцы нашего храма, но проживают все в селе Дулево. Останавливаются они под тот или иной праздник на ночлег в доме Федосеевой. Но я никогда на этих собраниях не был, за исключением случаев поминок по Ольге Прохоровой. Бывали ли у них какие беседы и о чем, мне не известно. В моем присутствии никаких политических вопросов в беседах затронуто не было.
– Следствию известно, что вы неоднократно разрешали отправлять религиозные обряды в церкви в Кабаново без соответствующей регистрации посещающим вас священникам – Перову и Овчинникову. Подтверждаете ли вы это?
– Да, такие случаи имели место. Священник Овчинников служил несколько раз, а Перов для выполнения личных потребностей принимал участие в службе один раз. Это было, когда разрешения для службы посторонним священнослужителям не требовалось. После специального циркуляра Синода, запрещающего отправлять службы посторонним священнослужителям, я этого больше не разрешал.
– Вы разрешали иногда проживать у себя в квартире Перову и оказывали ему материальную помощь?
– Священник Перов у меня не проживал. В моем доме был один раз. Материальной помощи я лично от себя не оказывал.
– Вы знали, что Перов многократно арестовывался за контрреволюционную деятельность, и поддерживали его материально?
– Что Перов был арестован, я знал. Но причины его ареста мне не известны. Поддержки материальной я не оказывал.
– Следствию известно, что вы, будучи благочинным, требовали точного ведения метрических записей по правилам, существовавшим до революции, мотивируя эту необходимость на случай свержения существующего строя. Подтверждаете ли вы это?
– Да, я требовал точности записей, но только с точки зрения аккуратности учета и только для надобностей церкви. Никакой политической мотивировки я этому требованию совершенно не давал.

Несмотря на то, что отец Василий не признал себя виновным, в обвинительном заключении, составленном следователем 10 сентября, были воспроизведены все показания лжесвидетелей.

В начале сентября Евфимия и дети собрали отцу Василию передачу. В записке, перечислив все вещи, дочь Нина написала отцу: «Пальто, шарф, кепка, два полотенца, зубная щетка, мыло простое и духовое и мыльница, зубной порошок, футляр для щетки, две пары белья, вязаная рубаха, калоши.

Папочка! Мы здоровы. Мы учимся хорошо, о нас не беспокойся. Папочка, мы тебя все целуем – Нина, Коля, Маруся. Ото всех поклон».

В тюрьму в Орехово-Зуево поехала Евфимия. Ей удалось передать священнику вещи и записку, на оборотной стороне которой он написал: «Дорогие мои и милые! Обо мне не беспокойтесь. Я здоров. Все в порядке. Дело еще не окончено. Учитесь хорошенько. Кто назначен на мое место или нет? Живите тут, никуда не уходите. Евфимии спасибо. Пошлите черную рубаху верхнюю и белую. Целую всех. Благословляю. Бог да хранит вас. 12 сентября 1937 года».

Вскоре после этого отца Василия перевезли в тюрьму в Москву. 20 сентября следователь коротко допросил священника.

– Вы признаете себя виновным в предъявленном вам обвинении?
– В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю.

22 сентября тройка НКВД приговорила отца Василия к расстрелу. Протоиерей Василий Максимов был расстрелян 23 сентября 1937 года и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

После ареста и смерти отца Василия, о чем, впрочем, его дети тогда не знали, старшая дочь Мария продала оставшийся от родителей сервиз на двадцать четыре персоны, который когда-то отцу Василию сделали по его заказу на Дулевской фабрике, и на эти деньги купила комнату в Вешняках в Москве. Переехав в нее, она взяла к себе брата и сестру. Библиотека отца Василия была подарена. Все светские книги, бо́льшую часть которых составляла русская классика, подарили усердному прихожанину Василию, дочь которого училась в институте и стала потом учительницей. Духовные книги отдали церковной певчей, а она передала их некоему молодому человеку, который, читая их, просвещался и был впоследствии рукоположен в сан священника.

Использован материал книги: «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века Московской епархии. Сентябрь-Октябрь» Тверь, 2003. С. 16-23.

Страница в Базе данных ПСТГУ

Священномученика иерея Иоанна

(Софронов Иван Васильевич, +23.09.1937)

Священномученик Иоанн родился 1 января 1875 года в селе Павловском Тверской губернии в семье крестьянина Василия Софронова. Был призван в армию, где служил писарем в полковой канцелярии. Окончил годичные курсы при Духовной семинарии. До революции крестьянствовал, а когда пришло время гонений, изъявил желание послужить Церкви и был рукоположен в сан священника. Как почти все духовенство, он был в 1931 году арестован за невыполнение хозяйственных обязательств, наложенных на него государством, и приговорен к одному году исправительно-трудового лагеря.

В храме села Волоскова о.Иоанн стал служить в 1936 году. 26 июля сотрудник НКВД допросил представителей местных властей, считая, что те дадут показания, порочащие священника. Был допрошен председатель сельсовета, который сказал: "Священник Софронов в религиозные праздники, особенно в горячие дни, стал дольше служить обедни. 21 июля сего года на религиозный праздник "Казанскую" он во время служения призывал верующих к сбору средств на ремонт церкви.

23 июля сего года, когда я его пригласил в сельсовет для уплаты налога в сумме 1220 рублей, он платить отказывался и говорил, что платить не будет, а потом заявил: "Эх, Русь, до чего же ты дожила!"

Религиозная работа сейчас заметно сказывается на состоянии колхоза "Серп и молот" села Волоскова. Благодаря проведенной священником Софроновым религиозной работе праздник "Казанскую" колхозники справляли три дня..."

Допросили председателя названного колхоза, он показал: "Я знаю, что староста (бывшая) производила денежные сборы и хлеба среди колхозников и единоличников села Волоскова и всего прихода. Это было в 1936 году. Собранные деньги и хлеб употреблялись на ремонт церкви (красили крышу). Священник Софронов в воскресные дни всегда службу проводит с затяжкой, то есть до двух часов дня, в результате такого явления колхозники верующие, приходя из церкви, выходят на работу часа в четыре вечера, а некоторые и совсем не выходят..."

Этих показаний было в то время достаточно, чтобы арестовать священника, и 29 июля о. Иоанн был арестован и заключен в Бежецкую тюрьму. Допросы начались сразу же после ареста.

– Обвиняемый Софронов, вы обвиняетесь по статье пятьдесят восемь пункт десять. Признаете ли себя виновным в предъявленном вам обвинении?
– В предъявленном мне обвинении я себя виновным не признаю, потому что я против каких бы то ни было мероприятий партии и советской власти подрывной работы не проводил.
– Вы следствию лжете, следствию известно о том, что вы проводили контрреволюционную деятельность и подрывную работу среди членов колхоза Волосковского сельсовета. Признаете ли себя виновным в этом?
– Я себя виновным в контрреволюционной деятельности не признаю.
– Следствию известно, что вы собирали в селе Волосково единоличников и давали задание по сбору средств от населения, в то же время вели агитацию с ними же, чтобы не вступали в колхоз, так как жизнь колхозная ведет к обнищанию и гибели. Подтверждаете ли вы это?
– Виновным себя в этом отношении не признаю.

На этом допрос был прерван – по слабому ли состоянию здоровья шестидесятидвухлетнего священника или потому, что следователь применил к нему пытки, – неизвестно; возобновился допрос в тот же день позже.

– Обвиняемый Софронов, вы следствию давали в предыдущем допросе ложные показания; следствию известно о проведении вами контрреволюционной деятельности, а поэтому требуем от вас показаний.
– То, что было показано в предыдущем допросе, иного сказать в свое оправдание ничего не могу. Контрреволюционной деятельности никогда не проводил и виновным себя не признаю.
– Вы следствию даете ложные показания, следствию известно, что вы в июне 1937 года среди членов колхоза села Волоскова проводили контрреволюционную агитацию, направленную к развалу колхоза, заявляя: "Зачем вы, православные, работаете в колхозе, все равно ничего не получите, все государство у вас отберет, кто не работает в колхозе, тот живет лучше". Подтверждаете ли вы это?
– Такого случая агитации среди членов колхоза с моей стороны никогда не было. Себя виновным в этом не признаю.

20 сентября Тройка НКВД приговорила о. Иоанна к расстрелу. Священник Иоанн Софронов был расстрелян 23 сентября 1937 года.

Использован материал книги: Игумен Дамаскин (Орловский) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 3». Тверь, 2001. С. 189-190.

Страница в Базе данных ПСТГУ

Священномученика иерея Петра

(Григорьев Петр Федорович, +23.09.1937)

Петр Федорович Григорьев родился в мае 1895 года в городе Обояни в семье личного дворянина, потомственного гражданина Обояни, служившего наблюдателем Курско -Орловского лесничества. В 1916 году он окончил Курскую духовную семинарию. Февральская революция 1917 года застала его в Петрограде, где Петр Федорович учился в духовной Академии. Революционные события заставили прервать учебу и вернуться в Обоянь к матери. В 1919 году он начал служил псаломщиком в Смоленской церкви, в этом же году был рукоположен в сан иерея. Проживал в это время отец Петр в городе Обояни по ул.Луначарского, 59.Известно, что отец Петр был женат. Супруга- Зинаида Ивановна (1893 г.р.), у них была дочь Ольга (1928 г.р.).

В 1930 г. батюшка был лишен избирательных прав. В феврале этого же года был арестован и постановлением Курского областного отделения ОГПУ осужден за систематическую антисоветскую и антиколхозную агитацию. Но по причине недостаточности материалов для обвинения отец Петр в июне 1930 г. был освобожден из Курского дома заключения ( Домлага) .По возвращении в г.Обоянь отец Петр проживал по ул. 1 Мая, 28 и Володарского, 21 и продолжал служить в Смоленском храме. Но 17-18 октября 1931 г. был вновь арестован на своей квартире. При аресте было изъято 158 церковных книг. 16 апреля 1932 г. отец Петр осужден тройкой ОГПУ по Центрально-Черноземной области в качестве руководителя церковно- монархической контрреволюционной организации. Приговор 10 лет концлагерей. По данному делу участников контрреволюционной организации в Центрально-Черноземной области проходило 36 человек. Отец Петр обвинялся также в широких связях с контрреволюционным духовенством и монашеством, а также в сборе средств для заключенного Курского архиепископа Дамиана. Из обвинительного заключения: «Руководитель контрреволюционной организации…, имел через своих связистов нелегальные связи с отдельными ячейками контрреволюционной организации, расположенной как в Обояни, так и в Обоянском районе. Устраивал нелегальные собрания, участвовал на нелегальных заседаниях руководителей организации в Курске, на которых посылал отдельных членов организации в села с целью сбора пожертвования. Собранные деньги периодически посылал руководителю организации архиепископу Курскому Дамиану. От архиепископа Дамиана через связистов ктитора кладбищенской церкви Кофанова и священника Артамонова Григорьев получал директивы и инструктаж для дальнейшей контрреволюционной работы». При содержании под стражей отец Петр находился в строй изоляции. Виновным себя не признал.

В 1932 году особым совещанием при коллегии ОГПУ СССР батюшке вместе с 35 обвиняемыми по предыдущему делу было предъявлено еще одно обвинение по групповому делу в качестве активного участника контрреволюционной организации «Ревнителей Церкви». В мае этого же года отец Петр прибыл к месту заключения -Беломоро-Балтийский канал, разъезд «Сословец», Мурманской железной дороги.

В Белбалтлаге батюшка пробыл до января 1937 года. Из материалов дела : «Держать в строгой изоляции, вербовке не подлежит. Несмотря на запреты, в лагере батюшка общался с другими ссыльными священниками и мирянами, наставлял, находил возможность причащать и совершать водосвятие, служил Пасху». В июле 1933 г. срок ему был сокращен на 1 г. 8 мес., т.е. до 24ноября 1939г. Но в августе 1933г. на о.Петра было заведено новое следственное дело. В 1935-1936 гг. за священниками в лагере начали вести особое наблюдение. Для этого их выделили в группу «Православное духовенство» и отселили от других заключенных. Располагалась эта группа недалеко от станции Кома Мурманской железной дороги. Отец Петр находился вне обслуживания этой дороги, а жил в 30 км. от станции одиночкой и на «командировке» бывал только за получением продовольствия.

В январе 1937г. батюшку перевели в Волголаг Ярославской области. В лагере работал чертежником при начальнике работ 7-го строительного участка. Из характеристики на заключенного Григорьева П.Ф. : …Проявил себя только с отрицательной стороны, как лодырь-дезорганизатор, в быту ведет себя плохо, лагрежим не соблюдает, в культмассовой работе не участвует, на производстве не дисциплинирован…».

В сентябре 1937 г. тройкой при УНКВД СССР по Ярославской области отец Петр по групповому делу священника Глеба Апухтина, Петра Григорьева и др.был приговорен к высшей мере наказания -расстрелу .Из обвинения: « …в Волголаге среди заключенных проводил систематическую контрреволюционную агитацию и организацию коллективного чтения молитв, исполнение религиозных обрядов. Во время пребывания в Волголаге являлся руководителем контрреволюционной церковно-монархической организации, систематически проводил среди заключенных контрреволюционную агитацию, распространял листовки. В группе с другими заключенными, в том числе со священниками Истоминым, Ильиным и др. нелегально организовывал коллективное чтение молитв, для этой цели соблюдал религиозные обряды, как-то: причастие, исповедование и т.д.». На допросах отец Петр держался удивительно твердо, не упоминая никого из знакомых лиц. По поводу обвинения в контрреволюционной деятельности он сказал: «Я христианин, верую в Бога и проповедую исповедание христианского направления». Категорически отверг все приписываемые ему обвинения.

23 сентября 1937 г. в Волголаге Угличского района, Ярославской области, при ИЗО 3-го отделения отец Петр был расстрелян.

8 августа 1989 г. Петр Федорович Григорьевич был реабилитирован прокуратурой Ярославской области.

Архиерейским Собором Русской Православной Церкви, состоявшимся 13-16 августа 2000 г., по представлению Ярославской епархии, священномученик священник Петр Григорьев канонизирован и причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских. Даты памяти установлены - Собор новомучеников и исповедников Российских первое воскресенье, ближайшее к 7 февраля, и 23 сентября -день мученической кончины священномученика Петра.

По материалам страницы блога Ирины Громовой.

Страница в Базе данных ПСТГУ

Священномученика иерея Николая

(Павлинов Николай Алексеевич, +23.09.1937)

Священномученик Николай родился 20 ноября 1881 года в селе Бологое Бологовской волости Великолуцкого уезда Псковской губернии в семье псаломщика. Окончил школу в Великих Луках и духовное училище. В 1899 году Николай Алексеевич был назначен псаломщиком ко храму в селе Бологое. В 1907 году он был переведен в Великие Луки. 24 мая 1911 года Николай Алексеевич был рукоположен во диакона к Троицкому храму. В 1921 году диакон Николай был переведен в храм Иоанна Предтечи в Твери.

В марте 1928 года митрополит Тверской Серафим (Александров) рукоположил диакона Николая в сан священника и назначил на должность настоятеля Богоявленского храма в селе Никитское недалеко от Твери. Этот приход был в то время захвачен обновленцами, и отца Николая направили сюда, поскольку он был известен священноначалию как непоколебимо придерживающийся православия. Приход присоединился к Патриаршей церкви, и отец Николай прослужил здесь полгода. Староста и псаломщик храма, сочувствовавшие обновленцам, были недовольны таким исходом дела и предпочли закрыть с помощью властей храм, после чего здание было отдано под школу.

15 сентября 1928 года отец Николай подал прошение за штат и стал странствовать. Несколько раз он приезжал в Москву и здесь останавливался при храмах у своих церковных знакомых. Питался он в это время подаянием. Приехав в начале марта 1930 года в Москву, он утром 8 марта пришел к дверям Мосторга на Рогожской заставе и стал просить милостыню. Через час к этому месту, где собрался народ, подошел милиционер. Он увидел, что среди толпы стоит священник и что-то говорит, но слов не было слышно. Подойдя ближе, милиционер спросил: «Что вы здесь делаете?» – «Прошу подаяния. Шествую из одного города в другой», – ответил отец Николай. Милиционер потребовал, чтобы священник проследовал за ним, и доставил его в 43-е отделение милиции, где он сам служил помощником начальника.

В тот же день священник был допрошен, подтвердив во время допроса, что он действительно живет милостыней. На следующий день помощник начальника оперотдела Грундманд отправил служебную записку в 6-е отделение секретного отдела ОГПУ, где писал, что священник задержан за нищенство и что вокруг него собиралась толпа. В это время отец Николай содержался при комендатуре ОГПУ. 10 марта его допросил следователь ОГПУ Савельев. Отвечая на вопросы, отец Николай сказал: «С 1928 года я являюсь странствующим священником, ходя по разным местностям города Москвы и окрестностей, собирал милостыню. 8 марта, когда я стоял и собирал милостыню около магазина у Рогожской заставы, ко мне подошел милиционер и отправил в отделение милиции, где я и был арестован. Больше добавить ничего не могу».

20 марта следствие было закончено, и обвинение гласило: «Бродяжничая и собирая милостыню, вел агитацию о гонении на духовенство». 23 марта 1930 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило отца Николая к трем годам ссылки в Северный край. На следующий день после приговора он был переведен в Бутырскую тюрьму, откуда с очередным этапом отправлен на север.

По окончании срока ссылки отец Николай приехал в Тверь, и архиепископ Тверской Фаддей (Успенский) назначил его настоятелем в храм в селе Березино Тургиновского района Тверской области. Здесь отец Николай служил до 1937 года. 10 августа этого года он был арестован и заключен в тюрьму в Твери.

Лжесвидетели – председатель и секретарь сельсовета, допрошенные 21 августа, показали, что священник будто бы поддерживал фашистский режим в Германии, занимался антисоветской и контрреволюционной деятельностью и под видом церковного служения запугивал население загробной жизнью и тем самым заставлял его бороться против советской власти. Священник говорил: «Братья-мужики, боритесь против антихристов-коммунистов. Они направляют вас к тому, чтобы все на том свете переживали страшные муки. Помните, братья, что без святой Церкви нет действительной жизни. Церковь – это то святое место, где вы можете получить облегчение души, православная вера должна направлять вас на истинный путь. Молитесь Богу, и Он вам поможет».

В тот же день был допрошен сам священник.

– Вы обвиняетесь в контрреволюционной деятельности. Признаете себя виновным? – спросил следователь.
– Только в том, что среди колхозников проводил антисоветскую агитацию, чтобы в религиозные праздники колхозники не работали, – ответил священник.
– Вы лжете. Следствие требует от вас правдивых показаний.
– Больше никакой антисоветской и контрреволюционной деятельности среди населения я не проводил.
– Расскажите, обвиняемый Павлинов, о вашем контрреволюционном выступлении в селе Березино.
– Примерно в начале 1937 года в селе Березино во время проработки вопроса о выборах в советы я выступил с тем, что в советы нужно выбирать людей религиозных, чтобы укрепить Церковь, этим самым уничтожить безбожную советскую власть.
– Что еще вы можете показать о своих контрреволюционных действиях?
– Больше показать ничего не могу, – ответил священник.

На этом допросы были закончены. 10 сентября тройка НКВД приговорила отца Николая к расстрелу. Священник Николай Павлинов был расстрелян 23 сентября 1937 года и погребен в общей безвестной могиле на окраине Твери.

Использован материал книги: Игумен Дамаскин (Орловский) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 7». Тверь, 2002. С. 124-127.

Страница в Базе данных ПСТГУ

Священномученика иерея Палладия

(Попов Палладий Иванович, +23.09.1937)

Священномученик Палладий Иванович Попов родился 27 января 1879 года в селе Устье Никольского уезда Вологодской губернии в семье священника.

В 1902 году окончил Архангельскую Духовную Семинарию по II разряду.
В 1903-1905 годах обучался в Казанском ветеринарном институте.
В 1906-1913 годах – учитель второклассной школы в селе Сизябск.
В 1906-1907 годах состоял в партии эсеров.
В 1913 году епископом Архангельским и Холмогорским Нафанаилом рукоположен во священника к Гамской Сретенской церкви.
С 1913 года – законоучитель и заведующий Гамской церковно-приходской школой.
С 1914 года – законоучитель Мохченского двухклассного приходского училища.
В 1917-1918 годах был законоучителем и учителем Мохченских педагогических курсов, учителем Гамского сельского училища.
После 1918 года проживал в селе Гам, был священником Гамской Сретенской церкви.
В 1933 году привлекался к ответственности по статье 59.12 УК РСФСР, но осужден не был.

Арестован в селе Гам 31 июля 1937 года. Под следствием содержался в Ижемской тюрьме. Обвинялся в том, что «после опубликования новой конституции систематически вел среди колхозников антисоветскую агитацию, направленную против советской власти, искаженно истолковывал новую конституцию среди колхозников и единоличников, ждет войны и падения советской власти». Осужден 21 сентября 1937 года Тройкой при УНКВД Коми АССР по статье 58.10 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в Ижме в период с 22 по 25 сентября 1937 года.

Священный Синод Определением от 6 октября 2001 года причислил иерея Палладия Попова к лику святых и включил в Собор новомучеников и исповедников Российских ХХ века.

Использован материал сайта Свято-Казанского храма Сыктывкарской и Воркутинской епархии

Страница в Базе данных ПСТГУ

Преподобномученика иеромонаха Мелетия

(Федюнев Михаил Михайлович, +23.09.1937)

Преподобномученик Мелетий – в миру Михаил Михайлович Федюнев – родился в 1871 году в селе Занулье Усть-Сысольского уезда Вологодской губернии (ныне Коми, Прилузский район). Он стал иеромонахом в Троице-Стефановском мужском монастыре (село Ульяново Усть-Сысольского уезда Вологодской губернии). Летом 1918 года у монастыря было "изъято" 400 пудов "хлебных излишков", а осенью монастырь был закрыт. За сентябрь и октябрь 1918 года имущество и продовольствие монастыря было разграблено ("конфисковано") красными отрядами, на месте монастыря был образован совхоз, но иеромонах Мелетий и другие монахи продолжали проживать на прежнем месте.

18 сентября 1919 отец Мелетий был арестован Северо-Двинским ГубЧК вместе с игуменом Амвросием (Морозовым) и еще четырьмя монахами. Им было припомнено и инкриминировано «сокрытие» 500 пудов хлеба. Арестованные были отправлены в Северо-Двинский концлагерь, но вскоре Ульяновские монахи были освобождены под письменное обязательство выехать в город Лальск и проживать там до окончания следствия.

В ноябре 1919 года территория Ульяновского Троице-Стефановского монастыря была занята белыми. Выпущенные на свободу до окончания следствия монахи в это время находились на территории Велико-Устюжского Иоанно-Предтеченского монастыря, где вскоре, 17 ноября, были вновь арестованы. Был вынесен приговор: заключение в концлагерь до конца гражданской войны. По одним данным иеромонах Мелетий и все арестованные по делу монахи были освобождены через короткое время, по другим данным - только в мае 1920 года.

После освобождения батюшка поселился в селе Кужба Усть-Куломского уезда Коми АО. Известно, что он совершал в селе все необходимые требы, но в храме не служил. В 1929 году отца Мелетия снова арестовывают. Обвинение при аресте "незаконные операции с валютой, сокрытие церковных ценностей" было настолько нелепо, что к суду он так и не был привлечен. В 1932 году дело о «сокрытии церковных ценностей» было возобновлено, но до суда дело опять не дошло. В последний раз отца Мелетия арестовали 2 сентября 1937 года. 21 сентября тройка при УНКВД Коми АССР приговорила иеромонаха Мелетия (Федюнева) к высшей мере наказания, а 23 сентября он был расстрелян.

По материалам Базы данных ПСТГУ

Преподобномученика архимандрита Гавриила

(Яцик Григорий Петрович, +23.09.1937)

Преподобномученик Гавриил родился 20 ноября 1880 года в городе Борзна Черниговской губернии в семье торговца Петра Яцика, содержавшего небольшую кожевенную мастерскую. В 1901 году юноша окончил в Киеве учительскую семинарию и в 1906 году поступил послушником в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру. Исполнял послушание в лаврской типографии, где был помощником заведующего. В мае 1917 года был мобилизован и направлен рядовым в 56-й полк в Кремлевские казармы. В 1918 году в Троице-Сергиевой Лавре принял монашеский постриг с именем Гавриил.

В 1919 году монах Гавриил был арестован Саратовской ЧК по подозрению в том, что он является профессиональным военным и белогвардейцем. После того, как в ЧК убедились, что это не так, он был освобожден.

В 1920 году монах Гавриил поселился в Донском монастыре и в том же году был рукоположен во иеродиакона. В 1924 году иеродиакон Гавриил был рукоположен во иеромонаха, а в 1929 году – возведен в сан архимандрита. Вскоре Донской монастырь был закрыт и отец Гавриил был назначен настоятелем Петропавловской церкви села Петровское- Лобаново Красногорского района Московской области.

В разгар гонений на Русскую Православную Церковь отец Гавриил 7 сентября 1937 года был арестован и заключен под стражу в Таганскую тюрьму. При обыске во время ареста в доме среди церковной литературы были найдены две книги: «Первые дни христианства» Ф.В. Фаррара и «Великое в малом» Сергея Нилуса.

На первом допросе, состоявшемся 8 сентября, следователь спросил:

– Для какой цели вы использовали эти книги?
– Обе эти книги я взял еще до революции в 1912 году в Троице-Сергиевой Лавре, где они печатались, а я работал в этой типографии помощником заведующего. Книга «Первые дни христианства» сочинения Ф.В. Фаррара является и до сих пор моей настольной книгой, отдельные положения из которой я использую для проповедей в церкви. Вторую книгу «Великое в малом» я храню у себя для коллекции, она издавалась при участии известного архиепископа Вологодского Никона (Рождественского). Используя в беседах с гражданами некоторые положения из указанной книги, я по вопросу о гонении на веру православную ничего не говорил, кроме только того, что я заявлял: гонение на веру Христову было, есть и будет; не удивляйтесь этому...

11 сентября следователем был допрошен в качестве свидетеля священник Виктор Румянцев, служивший в соседнем храме в селе Аксинино, который на поставленные вопросы отвечал, что отец Гавриил «внешне создает видимость подражания в образе своей личной жизни житиям святых, которые он часто читает, как бывший монах... Сам он был враждебно настроен к советской власти... цитируя из Откровения Иоанна Богослова, Яцик указывал на правильность ряда его положений, так как знамение этого он видит в распространении безверия, что, по его мнению, “подтверждает о близком пришествии царства антихриста. Сейчас советская власть, закрыв монастыри и церкви, сеет безверие”. В этом Яцик обвинял власть советскую».

15 сентября следователь снова допросил отца Гавриила.

– Вы выдавали себя среди населения поселка Химки за «святого, целителя недугов». Дайте по существу этого показания.
– За святого себя не выдавал, а отвечал на просьбы чтением молитв по желанию, другого по этому вопросу ничего не могу сказать... Никогда никакой агитации против советской власти не проводил и себя виновным в этом не могу признать.

16 сентября следователь допросил служившего вместе с отцом Гавриилом в Петропавловском храме священника Николая Докучаева. На предложение следователя рассказать «о контрреволюционных разговорах Яцика среди окружающих» лжесвидетель дал такой ответ: «Священник Яцик Гавриил Петрович ярый противник советской власти...»

20 сентября следователь в последний раз допросил отца Гавриила.

– Чем вы занимались до ареста?
– Я служил священником в Петровском-Лобанове.
– Вы обвиняетесь в антисоветской агитации. Признаете себя виновным в этом?
– Нет, не признаю.

22 сентября 1937 года тройка НКВД приговорила отца Гавриила к расстрелу. Архимандрит Гавриил (Яцик) был расстрелян 23 сентября 1937 года на полигоне Бутово под Москвой и погребен в безвестной общей могиле.

Использован материал книги: «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века Московской епархии. Дополнительный том 2». Тверь, 2005. С. 185-188.

Страница в Базе данных ПСТГУ

Мученицы монахини Татианы

(Гримблит Татьяна Николаевна, +23.09.1937)

Мученица Татиана родилась 14 декабря 1903 года в городе Томске в семье служащего акцизного управления Николая Гримблита. Образование Татьяна получила в Томской гимназии, которую она окончила в 1920 году. В этом же году скончался ее отец, и она поступила работать воспитательницей в детскую колонию «Ключи». Воспитанная в глубоко христианском духе, желая подвига и взыскуя совершенства в исполнении заповедей Господних, она, едва окончив школу, посвятила свою жизнь помощи ближним. В 1920 году завершилась на территории Сибири гражданская война и начались репрессии против народа, а вскоре и сама Сибирь с ее обширными пространствами стала местом заключения и ссылок. В это время благочестивая девица и ревностная христианка Татьяна постановила себе за правило почти все зарабатываемые средства, а также то, что ей удавалось собрать в храмах города Томска, менять на продукты и вещи и передавать их заключенным в Томскую тюрьму. Приходя в тюрьму, она спрашивала у администрации, кто из заключенных не получает продуктовых передач, – и тем передавала.

В 1923 году Татьяна повезла передачи нуждающимся заключенным в тюрьму в город Иркутск. Здесь ее арестовали, предъявив обвинение в контрреволюционной деятельности, которая заключалась в благотворительности узникам, но через четыре месяца ее освободили. В 1925 году ОГПУ снова арестовало Татьяну Николаевну за помощь заключенным, но на этот раз ее освободили через семь дней. После освобождения она по-прежнему продолжала помогать заключенным. К этому времени она познакомилась со многими выдающимися архиереями и священниками Русской Православной Церкви, томившимися в тюрьмах Сибири.

Ее активная благотворительная деятельность все более привлекала внимание сотрудников ОГПУ и все более раздражала безбожников. Они стали собирать сведения для ее ареста, которые в конце концов свелись к следующей характеристике подвижницы, ставшей со временем всероссийской благотворительницей: «Татьяна Николаевна Гримблит имеет связь с контрреволюционным элементом духовенства, которое находится в Нарымском крае, в Архангельске, в Томской и Иркутской тюрьмах. Производит сборы и пересылает частью по почте, большинство с оказией. Гримблит во всех тихоновских приходах имеет своих близких знакомых, через которых и производятся сборы».

6 мая 1925 года начальник секретного отделения ОГПУ допросил Татьяну Николаевну о том, помогала ли она сосланному духовенству и кому именно, а также через кого она пересылала посылки в другие города. Татьяна Николаевна ответила:

– С 1920 года я оказывала материальную помощь ссыльному духовенству и вообще ссыльным, находящимся в Александровском централе, Иркутской тюрьме и Томской и в Нарымском крае. Средства мной собирались по церквям и городу, как в денежной форме, так и вещами и продуктами. Деньги и вещи посылались мной по почте и с попутчиками, то есть с оказией. С попутчиком отправляла в Нарымскую ссылку посылку весом около двух пудов на имя епископа Варсонофия (Вихвелина). Фамилию попутчика я не знаю. Перед Рождеством мною еще была послана посылка на то же имя, фамилию попутчика тоже не знаю. В Александровском централе я оказывала помощь священникам, в Иркутской тюрьме епископу Виктору (Богоявленскому), в Нарымской ссылке священникам Попову и Копылову, епископам Евфимию (Лапину), Антонию (Быстрову), Иоанникию (Сперанскому), Агафангелу (Преображенскому) и заключенному духовенству, находящемуся в Томских домах заключения, и мирянам; вообще заключенным, не зная причин их заключения.
– Обращались ли вы к духовенству с просьбой оказать содействие по сбору средств на заключенных и ссыльных, – спросил следователь.
– Да, обращалась, но получала с их стороны отказ, – ответила Татьяна, не желая впутывать в это дело никого из знакомого ей духовенства.
– Кого вы знаете из лиц, производивших помимо вас сборы на заключенных и ссыльных?
– Лиц, производивших помимо меня сборы, не знаю.

На следующий день ОГПУ выписало ордер на ее арест, и она была заключена в Томское ОГПУ.

18 мая следствие было закончено и ОГПУ постановило: «Принимая во внимание, что дознанием не представляется возможность добыть необходимые материалы для гласного суда, но виновность... все же установлена, а посему дознание считать законченным и, согласно приказу ОГПУ за № 172, таковое направить в Особое Совещание при Коллегии ОГПУ для применения... внесудебного наказания – административной ссылки». Татьяна Николаевна вместе с некоторыми другими арестованными священниками рассматривалась как «вдохновительница тихоновского движения в губернии. С удалением их из губернии значительно поколеблются устои тихоновской организации». Документы дела были препровождены в ОГПУ в Москве, а после того, как здесь было принято решение о репрессиях против арестованных, 26 марта 1926 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило выслать Татьяну Николаевну в Зырянский край на три года. 1 июля 1926 года Татьяна Николаевна по этапу была доставлена в Усть-Сысольск.

15 июля 1927 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило выслать Татьяну Николаевну этапом через всю страну в Казахстан на оставшийся срок. 15 декабря она прибыла в Туркестан. 19 декабря 1927 года Особое Совещание постановило освободить ее, предоставив ей право жить, где пожелает. О том, что она освобождена, сотрудники ОГПУ в Туркестане сообщили ей только 10 марта 1928 года, и 16 марта Татьяна Николаевна выехала в Москву. Она поселилась неподалеку от храма святителя Николая в Пыжах, в котором служил хорошо ей знакомый священник архимандрит Гавриил (Игошкин). Татьяна стала постоянной прихожанкой храма Николы в Пыжах, где она стала петь на клиросе. Вернувшись из заключения, она еще активней помогала оставшимся в ссылках и находящимся в тюрьмах заключенным, многих из которых она теперь знала лично. Посещения заключенных и помощь им стали ее подвигом и служением Христу. По выражению многих святителей, стяжавших впоследствии мученический венец, она стала для них новым Филаретом Милостивым. В подвиге милосердия и помощи, безотказности и широте этой помощи ей не было равных. В ее сердце, вместившем Христа, никому уже не было тесно.

В начале тридцатых годов поднялась очередная волна безбожных гонений на Русскую Православную Церковь, когда были арестованы несколько десятков тысяч священнослужителей и мирян. Сотни их были арестованы и в Москве, и среди них 14 апреля 1931 года была арестована и Татьяна. Через несколько дней следователь допросил ее. Она рассказала, что действительно помогала ссыльным и заключенным, но только она, особенно вначале, помогала всем заключенным, вовсе не интересуясь, церковные это люди или нет, и даже по политическим ли они осуждены статьям или по уголовным, для нее было важно только то, что они нуждались и не имели того, кто бы им помогал.

30 апреля 1931 года Особое Совещание приговорило Татьяну Гримблит к трем годам заключения в концлагере, и она была отправлена в Вишерский исправительно-трудовой лагерь в Пермской области. Здесь, в лагере, она изучила медицину и стала работать фельдшером, что как нельзя лучше соответствовало выбранному ею подвижническому пути – беззаветному служению ближним. В 1932 году она была освобождена с запретом жить в двенадцати городах на оставшийся срок. Местом жительства она избрала город Юрьев-Польский Владимирской области. После окончания срока в 1933 году, Татьяна Николаевна поселилась в городе Александрове Владимирской области и устроилась работать фельдшером в больнице. В 1936 году она переехала в село Константиново Московской области и стала работать лаборанткой в Константиновской районной больнице.

Работая в больнице, и зачастую много больше, чем ей полагалось по ее обязанностям, она почти все свои средства, а также и те, что ей жертвовали для заключенных верующие люди, отдавала на помощь находящемуся в заключении духовенству и православным мирянам, со всеми ними ведя активную переписку. В ее деятельности для всех страждущих была ощутима не только ее материальная поддержка, но и поддержка словом – в письмах, которые она посылала. Для некоторых она в иные периоды становилась единственным корреспондентом и помощником. Епископ Иоанн (Пашин) писал ей из лагеря: «Родная, дорогая Татьяна Николаевна! Письмо Ваше получил и не знаю, как Вас благодарить за него. Оно дышит такой теплотой, любовью и бодростью, что день, когда я получил его, – был для меня один из счастливых, и я прочитал его раза три подряд, а затем еще друзьям прочитывал: владыке Николаю и отцу Сергию – своему духовному отцу. Да! Доброе у Вас сердце, счастливы Вы, и за это благодарите Господа: это не от нас – Божий дар. Вы – по милости Божией – поняли, что высшее счастье здесь – на земле – это любить людей и помогать им. И Вы – слабенькая, бедненькая – с Божьей помощью, как солнышко, своей добротой согреваете обездоленных и помогаете, как можете. Вспоминаются слова Божии, сказанные устами святого апостола Павла: “Сила Моя в немощи совершается”. Дай Господи Вам силы и здоровья много-много лет идти этим путем и в смирении о имени Господнем творить добро. Трогательна и Ваша повесть о болезни [имеется в виду арест – на условном языке переписки тех лет] и дальнейших похождениях. Как премудро и милосердно устроил Господь, что Вы, перенеся тяжелую болезнь (Имеется в виду пребывание в заключении), изучили медицину и теперь, работая на поприще лечения больных, страждущих, одновременно и маленькие средства будете зарабатывать, необходимые для жизни своей и помощи другим, и этой своей святой работой сколько слез утрете, сколько страданий облегчите... Работаете в лаборатории, в аптеке? Прекрасно.

Вспоминайте святого великомученика Пантелеимона Целителя и его коробочку с лекарствами в руках (как на образах изображают) и о имени Господнем работайте, трудитесь во славу Божию. Всякое лекарство, рассыпаемое по порошкам, разливаемое по склянкам, да будет ограждено знамением Святого Креста. Слава Господу Богу!»

Архиепископ Аверкий (Кедров), находившийся в ссылке в городе Бирске в Башкирии, писал Татьяне Николаевне: «Получил Ваше закрытое письмо, а вслед за ним открытку. За то и другое приношу Вам сердечную благодарность. Слава Богу – они по-прежнему полны бодрости и света, крепкой веры и твердого упования на промыслительную десницу Всевышнего. Слава Богу! Да никогда не иссякнет и не умалится в душе Вашей этот живоносный источник, который так облегчает здесь на земле восприятие жизненных невзгод, несчастий, ударов, неудач и разочарований. Не длинен еще пройденный путь Вашей благословенной от Господа жизни, а между тем сколько бурь пронеслось над Вашей главой. И не только над головой: как острое оружие они прошли и через Ваше сердце. Но не поколебали его и не сдвинули его с краеугольного камня – скалы, на которой оно покоится, – я разумею Христа Спасителя. Не погасили эти штормы в Вашем милом сердце ярко горящий и пламенеющий огонь веры святой. Слава Богу – радуюсь сему и преклоняюсь пред Вашим этим подвигом непоколебимой преданности Творцу, пред теми болезненными скорбями, испытаниями, страданиями нравственными, через которые лежал Ваш путь к этой победе в Вашей душе Христа над Велиаром, неба над землей, света над тьмой. Спаси Вас Христос и сохрани, помоги Вам и впредь неустрашимо и непоколебимо стоять на божественной страже своего святого святых...»

Больше всего из земных мест Татьяна Николаевна любила Дивеево, куда она приезжала часто и где служил ее духовный отец протоиерей Павел Перуанский. В одном из писем, написанном 5 сентября 1937 года архиепископу Аверкию (Кедрову), еще находившемуся в то время в ссылке в городе Бирске, беспокоясь о его судьбе, так как отовсюду стали приходить известия об арестах духовенства и мирян, она писала: «Дорогой мой Владыка Аверкий! Что-то давно мне нет от Вас весточки. Я была в отпуске полтора месяца. Ездила в Дивеево и Саров. Прекрасно провела там месяц. Дивно хорошо. Нет, в раю не слаще, потому что больше любить невозможно. Да благословит Бог тех людей, яркая красота души которых и теперь передо мной. Крепко полюбила я те места, и всегда меня туда тянет. Вот уже третий год подряд бываю там, с каждым разом все дольше. Навсегда б я там осталась, да не было мне благословения на то. А на поездку во время отпуска все благословили.

Откликайтесь, солнышко милое. А то я беспокоюсь, не случилось ли с Вами чего недоброго. Напомните мне географию. Далеко ли Бирск от Уфы? Пишите мне, я уже крепко соскучилась о Вас, родной мой».

Вечером, в тот день, когда Татьяна писала это письмо, она была арестована. Сотрудники НКВД пришли ее арестовывать, когда она писала очередное письмо священнику в ссылку, остановив ее на полуслове. Уходя в тюрьму, она оставила записку подруге, чтобы та обо всем происшедшем уведомила ее мать. Сохраняя даже в эти минуты мир и спокойствие, Татьяна Николаевна писала: «Ольга родная, прости! Прибери все. Получи белье от Дуни. Белье прибери в коробку, которая под кроватью. Постель и одежду зашей в мешки (мешка здесь два, но ты найди целые и чистые, в которых можно было бы все послать маме). Когда меня угонят отсюда, то только через десять дней пошли все маме, известив ее сначала о моем аресте письмом. Напишешь письмо, а потом через пару дней шли вещи. Деньги на пересылку у тебя будут. Деньги после десяти дней вслед за вещами отправить маме, она мне переводить будет и пересылать что надо. Ну, всех крепко целую. За все всех благодарю. Простите. Я знала, надев крест, тот, что на мне: опять пойду. За Бога не только в тюрьму, хоть в могилу пойду с радостью».

Допрашивал Татьяну начальник Константиновского районного отделения НКВД Судаков.

– Обвиняемая Гримблит, при обыске у вас изъята переписка с указанием массы адресов. Какие вы имеете связи с указанными лицами и кто они по положению? – спросил он.
– Шесть человек, указанные в адресах, являются священнослужителями, и все они были в заключении и в этапах, а в данное время они находятся в заключении и в минусах. Связь у меня с ними есть лишь письмами. Остальные адреса моих родственников, работающих в Москве и в Александрове.

После допроса заместитель начальника Константиновского НКВД Смирницкий допросил в качестве свидетелей сослуживцев Татьяны по Константиновской районной больнице – врача, медсестру и бухгалтеров.

Они показали: «Мне известно, что Гримблит посетила больного, лежащего в госпитале, к которому Гримблит не имела никакого отношения по медицинскому обслуживанию. В результате на другое утро больной рассказал врачу, что ему всю ночь снились монастыри, монахи, подвалы и так далее. Этот факт наводит меня на мысль, что Гримблит вела с больными беседы на религиозные темы. На собрании сотрудников больницы по вопросу о подписке на вновь выпущенный заем Гримблит ни за, ни против в прениях не выступала, но при голосовании за подписку на заем не голосовала».

«Гримблит зимой 1937 года, сидя у тяжело больного в палате, в присутствии больных и медперсонала после его смерти встала и демонстративно его перекрестила. В разговорах, сравнивая положение в тюрьмах царского строя с настоящим, Гримблит говорила: “При советской власти можно встретить безобразных моментов не меньше, чем прежде”. Отвечая на вопросы о том, почему она ведет скудную жизнь, Гримблит говорила: “Вы тратите деньги на вино и кино, а я на помощь заключенным и церковь”. На вопрос о носимом ею на шее кресте Гримблит неоднократно отвечала: “За носимый мною на шее крест я отдам свою голову, и пока я жива, с меня его никто не снимет, а если кто попытается снять крест, то снимет его лишь с моей головой, так как он надет навечно”. В 1936 году при обращении приехавшего одного из заключенных Дмитлага для ночевки Гримблит при встрече с ним спросила, по какой статье он сидит, и, получив ответ, что он сидит по 58 статье, с удовольствием уступила для ночлега свою комнату, заявив, что она для людей, сидящих по 58-ой статье, всегда готова чем угодно помочь. У Гримблит в период ее работы в больнице были случаи ухода с работы в церковь для совершения религиозных обрядов».

«Мне известно, что Гримблит очень религиозный человек, ставившая религию выше всего. В день Преображения в разговоре со мной Гримблит сказала: “Теперь стал не народ, а просто подобно скоту. Помню, как было раньше, когда я училась в гимназии. Сходишь в церковь, отдохнешь, и работа спорится лучше, а теперь нет никакого различия, но придет время, Господь покарает и за все спросит”. Мне также приходилась часто от Гримблит слышать слова: “Придет все же время, когда тот, кто не верует, будет после каяться и пострадает за это, как страдаем в данное время мы, верующие”. Кроме того, Гримблит использовала свое служебное положение для внедрения религиозных чувств среди стационарных больных. Находясь на дежурстве, Гримблит выдачу лекарств больным сопровождала словами: “С Господом Богом”. И одновременно крестила больных. Слабым же больным Гримблит надевала на шею кресты».

«Относительно воспитания детей в настоящее время Гримблит неоднократно говорила: “Что хорошего можно ожидать от теперешних детей в будущем, когда их родители сами не веруют и детям запрещают веровать”. И, упрекая родителей, говорила: “Как вы от Бога ни отворачиваетесь, рано или поздно Он за все спросит”. В 1936 году моя девятилетняя дочка рассказывала мне, что Гримблит ее выучила креститься, за что дала ей гостинцев».

После допросов свидетелей заместитель начальника НКВД Константиновского района допросил Татьяну.

– Обвиняемая Гримблит, не состояли ли вы и не состоите ли в настоящее время в какой-либо религиозной секте, если состоите, то каковы ее цели?
– Ни в какой секте я не состояла и не состою.
– Обвиняемая Гримблит, из каких средств вы оказывали помощь заключенным и не являетесь ли вы членом какой-либо организации, ставящей своей задачей оказание им помощи, а также внедрение религии в массы?
– Я ни в какой организации никогда не состояла и не состою. Помощь заключенным и кому могу помочь я оказываю из своих заработанных средств. Внедрением религии в массы я никогда не занималась и не занимаюсь.
– Какова причина вашей помощи в большинстве случаев политзаключенным, а также причина ведения вами переписки исключительно с политзаключенными?
– Являясь религиозным человеком, я и помощь оказывала только заключенным религиозникам, с которыми встречалась на этапах и в заключении, и, выйдя на свободу, переписывалась с ними. С остальной же частью политзаключенных я никогда не имела никакой связи.
– Как вы проявлялись как религиозный человек относительно советской власти и окружающего вас народа?
– Перед властью и окружающими я старалась проявить себя честным и добросовестным работником и этим доказать, что и религиозный человек может быть нужным и полезным членом общества. Своей религиозности я не скрывала.
– Обвиняемая Гримблит, признаете ли вы себя виновной в ведении вами антисоветской агитации за время службы в Константиновской больнице?
– Никакой антисоветской агитации я нигде никогда не вела. На фразы, когда, жалея меня, мне говорили: «Вы бы получше оделись и поели, чем посылать деньги кому-то», я отвечала: «Вы можете тратить деньги на красивую одежду и на сладкий кусок, а я предпочитаю поскромнее одеться, попроще поесть, а оставшиеся деньги послать нуждающимся в них».

После этих допросов Татьяна была помещена в тюрьму в городе Загорске. 13 сентября 1937 года следствие было закончено и составлено обвинительное заключение. 21 сентября перед отправкой обвинительного заключения на решение тройки сотрудник НКВД Идельсон вызвал Татьяну на допрос и, узнав, за что и когда она арестовывалась раньше, спросил:

– Вы обвиняетесь в антисоветской агитации. Признаете ли себя виновной?
– Виновной себя не признаю. Антисоветской агитацией никогда не занималась.
– Вы также обвиняетесь в проведении вредительства, сознательном умертвлении больных в больнице села Константиново. Признаете себя виновной?
– Виновной себя не признаю, вредительской деятельностью никогда не занималась. Прочитав протокол допроса, Татьяна подписалась под фразой, оканчивающей протокол: «Записано с моих слов верно, мной лично прочитано».

22 сентября тройка НКВД приговорила Татьяну к расстрелу. На следующий день она была отправлена в одну из Московских тюрем, где перед казнью с нее была снята фотография для палача. Татьяна Николаевна Гримблит была расстреляна 23 сентября 1937 года и погребена в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Использован материал книги: Игумен Дамаскин (Орловский) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 7». Тверь, 2002. С. 128-136.

Страница в Базе данных ПСТГУ

Священномученика епископа Уара

(Шмарин Петр Алексеевич, +23.09.1938)

Священномученик Уар (в миру Петр Алексеевич Шмарин) родился 11октября 1880 года в селе Ново-Ситовка Тамбовской губернии в бедной крестьянской семье Алексея и Марфы Шмариных. У них было тринадцать детей, но до взрослого возраста дожили только Петр и его сестра. Отец умер рано, и Марфе Филатьевне одной пришлось растить и воспитывать детей. Петр с шести лет помогал матери по хозяйству. Первым его делом было пасти гусей.

В храме села Ново-Ситовка служил молодой священник; его жена была дочерью священника того же прихода, который после рукоположения зятя на этот приход ушел по старости и нездоровью за штат, оставшись жить в том же селе. Этот священник стал присматриваться к сыну вдовы и, найдя его не по возрасту развитым, посоветовал Марфе Филатьевне отдать его осенью в школу. Та возразила, что в школу ему нечего надеть. Священник взял все расходы по образованию мальчика на себя, и Петр благополучно окончил четырехгодичную сельскую школу, причем по всем предметам неизменно имел отличные оценки.

После того как школа была окончена, священник призвал его к себе и сказал: «Петруша, если ты мне дашь слово, что ты будешь священником, я займусь твоим образованием. Я помогу тебе окончить гимназию и семинарию». Петр дал слово, и священник, выступив усердным ходатаем за мальчика, определил его на казенный счет – сначала в гимназию в Тамбове, а затем в церковно-учительскую семинарию, находившуюся в селе Ново-Александровка Козловского уезда Тамбовской губернии.

По окончании семинарии Петр Алексеевич стал работать учителем. Чтобы исполнить данное священнику слово и быть рукоположенным в священнический сан, надо было сначала жениться, и он посватался к девице Клавдии. Она только что окончила гимназию, и ей исполнилось 16 лет. Ее семья была старинного рода, из донского казачества, и мать, Анна Ивановна Стрельникова, ни за что не хотела отдавать дочь за выходца из бедной крестьянской семьи. Все братья Анны Ивановны жили в то время в городе Лебедяни Тамбовской губернии и принадлежали к купцам третьей гильдии.

Петр Алексеевич оказался однако настойчивым женихом и в конце концов уговорил Анну Ивановну согласиться на брак дочери. Они обвенчались, и вскоре вслед за этим, 21 марта 1904 года, он был рукоположен в сан диакона и направлен служить в Саратовскую епархию. Здесь у диакона Петра и Клавдии Георгиевны родилось трое детей – две дочери, Мария и Клавдия, и сын Николай.

В феврале 1910 года священноначалие предложило диакону Петру отправиться для служения или в Америку, или в Финляндию. Он выбрал служение в Америке, но этому решению воспротивилась Анна Ивановна, а также брат и сестра жены, мотивируя свое нежелание отпускать Клавдию дальностью Америки, тем, что, расставшись, они могли уже во всю жизнь не увидеться. Отец Петр подчинился желанию родственников, сообщив священноначалию, что готов ехать служить в Финляндию.

28 октября 1910 года диакон Петр был рукоположен в сан священника ко храму, расположенному на острове Манчинсаари на Ладожском озере. И окончив учебное заведение, отец Петр не считал полученное им образование достаточным и всю жизнь занимался самообразованием. Он собрал дома большую библиотеку, в которую входили как книги духовного содержания, так и светские книги. Он знал все религиозно-философские течения того времени и был сведущ в вопросах, которые горячо обсуждались тогда в образованном обществе. Отец Петр хорошо был осведомлен и о том, что происходит в России и в остальном мире. У него были обширные познания в области медицины и собрана большая библиотека по специальным медицинским вопросам. Он никогда не обращался к помощи врачей и своих детей лечил сам, за исключением случаев чрезвычайных, когда требовалось хирургическое вмешательство. К нему за медицинской помощью обращались крестьяне всех окрестных селений. Прихожане уважали его и любили.

Будучи сам выходцем из семьи бедных крестьян, он ощущал их особенно близкими, и крестьяне в свою очередь относились к нему как к народному пастырю.

Приход находился неподалеку от Валаамского монастыря, и к отцу Петру часто приезжали монахи монастыря, которые останавливались у него в доме. Отец Петр был человеком открытым, общительным и с каждым мог найти общий язык. В его доме всегда кто-нибудь жил, и за стол никогда не садились одной только своей семьей, но всегда были гости.

Дом принадлежал приходу; он был вместительным, и места хватало для всех. В то время когда священник служил в Манчинсаари, у него родилось еще трое сыновей. Затем отца Петра перевели в храм в селе Мустамяги неподалеку от Выборга.

Через некоторое время в Финляндию переехали родственники Клавдии Георгиевны: ее мать, сестра с мужем и брат, Николай Георгиевич, который стал директором гимназии в Выборге. В 1914 году он был призван в армию, ему было присвоено офицерское звание, и он был откомандирован в часть, стоявшую в Выборге. После февральской революции в частях начались беспорядки. Однажды, когда он был на квартире в Выборге, к нему прибежал его денщик и сказал: «Николай Георгиевич, немедленно уезжай. Солдаты взбунтовались и сейчас заявили, что будут ходить по квартирам и резать офицеров». Николай Георгиевич собрался и выехал в Мустамяги к отцу Петру. Здесь он женился на дочери купца из Мустамяги.

После революции Финляндия отделилась от России, и отец Петр с семьей и все их родственники выехали в Петроград. Из вещей взяли только самое необходимое для детей. Отец Петр отвез жену с детьми в село Ново-Ситовка к своей матери, а сам остался в Петрограде.

Николай Георгиевич с женой уехал в Липецк, где устроился преподавателем в одно из учебных заведений. Когда началась гражданская война, он был мобилизован в Красную армию и служил в ней офицером. Николай Георгиевич был участником боев на Дону, и однажды, когда пришлось неподалеку от Ново- Ситовки форсировать реку Дон, он провалился под лед вместе с лошадью. Ему удалось вместе с лошадью выплыть. Однако сушиться было негде, так как пришлось сразу же вступить в бой. Был в то время довольно сильный мороз, вся одежда на нем замерзла, он простудился, попал в госпиталь, и там выяснилось, что он болен туберкулезом легких. После установления диагноза он уехал в Петроград.

В 1918 году дети священника в Ново-Ситовке заболели тифом, а когда выздоровели, заболела Клавдия Георгиевна. Болезнь развилась столь стремительно, что, несмотря на посланную в Петроград телеграмму о ее болезни, отец Петр добрался до Ново-Ситовки, когда жену его уже похоронили. Сюда приехали и все родственники Клавдии Георгиевны, нужно было решать, что делать с шестью сиротами, кому и как помогать их воспитывать. В Петроград отцу Петру взять их было нельзя, потому что там был в это время голод. Пятерых детей взяла к себе в Лебедянь бабушка Анна Ивановна Стрельникова, а дочь Клавдию взяли родственники из Липецка.

В Лебедяни они поселились у брата Анны Ивановны, который был когда-то купцом. До революции у него был большой каменный дом, магазины и он вел довольно большую торговлю. После революции часть дома отобрали, отобрали магазин, но у него еще оставалась в ту пору часть дома и при нем маленькая лавочка.

Вскоре к ним из Петрограда приехал отец Петр. Ему дали приход в десяти километрах от города Лебедяни, в селе Тютчево. В состав прихода входили, кроме того, два больших селения – Куликово и Новодворское. Отец Петр снял для себя и семьи квартиру в доме вдовы священника, который служил до него на этом приходе. Хозяйка оставила себе одну большую комнату, а отцу Петру отдала три комнаты.

Прихожане подарили семье священника корову, стали помогать продуктами. Они в это время могли считать себя вполне обеспеченными. Здесь отца Петра несколько раз арестовывали, но аресты были кратковременными – подержат сколько-то дней и отпустят. Главной темой бесед при арестах было требование снять сан, на что священник всегда отвечал категоричным отказом.

В 1922 году образовался обновленческий раскол: обновленцы при поддержке властей стали захватывать храмы. Церковное управление было нарушено, многие приходы утратили связь с епархиальными архиереями, которые или были арестованы, или находились из-за препятствий, чинимых властями, на значительном расстоянии, лишенные права покидать город.

Собравшиеся на съезд представители духовенства и мирян Лебедянского уезда Тамбовской епархии постановили уполномочить священника Петра Шмарина подать прошение Патриарху Тихону, касающееся этого вопроса.

В своем прошении Патриарху от 2 августа 1923 года отец Петр писал: «Духовенство и жители Лебедянского уезда, оставшиеся верными историческим религиозно-нравственным началам и укладу Православной Церкви, не имеют фактически своего законного епископа и чувствуют себя в духовном отношении в настоящее время крайне сиротливо. Они не знают, как и куда им обращаться в своих неотложных церковноприходских нуждах. Является крайняя необходимость в своем епископе, который объединил и вдохновил бы разрозненных пастырей и успокоил бы мятущихся пасомых. Но до разрешения этого вопроса в законном порядке следовало бы теперь же временно подчинить в каноническом отношении лебедянскую церковь Елецкому епископу Николаю (Никольскому)... Об изложенном почтительнейше прошу письменной резолюции Вашего Святейшества, каковая и послужит нам исходным руководящим началом в предстоящей громадной созидательной работе на благо Святой Православной Русской Церкви».

В ответе Патриарх благословил временно по всем вопросам обращаться к епископу Козловскому, викарию Тамбовской епархии, Димитрию (Добросердову). В 1924 году в дом к отцу Петру ночью с обыском пришли сотрудники ОГПУ. Вся семья поднялась, пятеро детей выстроились в коридоре. Один из сотрудников ОГПУ многозначительно оглядел их и затем сказал священнику: «А вам придется с нами проехать». Отец Петр был заключен в тюрьму в городе Лебедяни. Допросы были долгими, но допрашивали вежливо, стараясь более убедить, нежели запугать угрозами, так как следователи уже вполне разобрались, что угрозы в данном случае приведут скорее к обратному результату. На допросах сотрудники ОГПУ предлагали ему снять сан – это было самое главное для них. «У вас большая семья, вам будет очень трудно в новых условиях, – говорили они, – снимите сан. Вы человек высокообразованный, нам такие люди нужны. Мы строим сейчас новое государство, и нам нужны образованные люди. Мы вам дадим хорошую, престижную работу, квартиру, обеспечим вас всем, у вас не будет никаких забот. Единственной помехой, чтобы все это вы получили, является ваш сан. Снимите его – и вы все получите».

На все эти уговоры и приводимые ими аргументы отец Петр всегда и неизменно отвечал: «Того, чего вы от меня добиваетесь, – этого вы никогда не добьетесь. Уж я такой человек: во что верую – тому никогда не изменю, так что напрасны все ваши усилия». Столкнувшись с непреклонной волей доброжелательного и миролюбиво настроенного священника и учитывая, возможно, что он выходец из бедного крестьянского сословия, власти и на этот раз освободили его.

После ареста священника трех его сыновей взял к себе в Петроград Николай Георгиевич, устроившийся там преподавателем. Старший сын Николай остался жить в селе Тютчево. Когда священноначалие предложило отцу Петру принять епископский сан, он посоветовал Николаю рукоположиться в сан священника ко храму в селе Тютчево, где его все хорошо знали, чтобы храм не остался без священника. Николай согласился, был рукоположен и стал служить в селе Тютчево. Вскоре он получил через прихожан известие, что власти готовятся его арестовать. Некоторые из прихожан предложили ему на время покинуть село. Он тайно вместе с семьей уехал и вскоре получил назначение в храм в селе Каменка.

20 августа 1926 года священник Петр Шмарин по предварительном пострижении в монашество с именем Уар был хиротонисан во епископа Липецкого. Епархия в то время включала приходы Липецкого, Боринского, Нижне-Студенецкого, Краснинского, Лебедянского и Трубетчинского районов. Сначала он служил в городе Липецке в Христорождественском соборе, а после его закрытия в 1931 году – в Успенской церкви. Епископ Уар стал непоколебимым оплотом православия в Липецком крае и непримиримым борцом с обновленчеством.

В 1932 году власти арестовали сына епископа, священника Николая Шмарина. В тюрьме ему предложили снять сан, но он отказался и был приговорен к трем годам заключения в исправительно-трудовом лагере в Сибири. Он писал оттуда, чтобы за него не беспокоились, его положение значительно лучше, чем у многих других, так как он работает не на общих работах, а счетоводом. Его семья в это время уехала в Борисоглебск, где они купили маленький домик. Когда отец Николай вернулся из заключения, власти предупредили его, что, как только он начнет служить в храме, они тут же его арестуют. Священник поехал к епископу Уару и сказал ему, что священный сан он снимать не хочет, но и служить, ввиду всех угроз, не может. После разговора с епископом он устроился учеником в часовую мастерскую, а затем стал работать в ней часовым мастером.

Все три сына епископа, жившие в Петрограде, заболели туберкулезом. Владыка забрал их к себе в Липецк и, будучи знаком с лучшими врачами того времени и сам обладая немалыми познаниями в области медицины, предпринял немалые усилия для излечения детей от болезни. Но Господу было угодно иное, и трое сыновей епископа один за другим умерли в Липецке.

Архипастырская деятельность епископа, его верность православию, известность среди верующих все более беспокоили власти, и они стали искать повод избавиться от него.

Во время Великого поста в первых числах апреля 1935 года стало известно, что власти имеют намерение послать 10 апреля бригаду рабочих для снятия колоколов с Христорождественской церкви в селе Студенки. На рассвете этого дня староста храма Акулина Ивановна Титова пришла к церковному сторожу и предупредила, что в этот день приедет бригада по сбору металлолома, и попросила не давать снимать колокола. После этого она обошла с таким же предупреждением верующих женщин, а затем, взяв ключи от храма, уехала в Липецк к епископу Уару. Пришедшая в этот день бригада рабочих, найдя двери храма запертыми, отбыла восвояси, а староста, встретившись с епископом, сообщила ему, что имеет намерение ехать в Воронеж с жалобой на незаконные действия местных властей. Владыка ответил, что ее поездка окажется безрезультатной, что если власти решили снять колокола, то они их снимут. А власть что в Липецке, что в Воронеже – одна и та же.

Акулина Ивановна послушалась совета владыки и вернулась домой. 19 апреля к вечеру снова прибыла бригада рабочих. На этот раз ключи от храма были у сторожа, он отдал их, и рабочие приступили к снятию колоколов. Но поскольку время было позднее и уже стемнело, они успели лишь оторвать язык у большого колокола и сбросить его на землю. Ночью староста уговорила деревенских мужиков поднять язык на колокольню, что те и сделали.

Рано утром бригада из четырех рабочих, приступившая к сбрасыванию колоколов, обнаружила, что язык большого колокола возвращен на свое место. Рабочие стали сбрасывать колокола, начав с меньших. Тем временем около колокольни собралось около пятидесяти женщин, которые стали шумно протестовать и кричать, но поскольку это не помогало, то они разобрали инструменты, и работы из-за этого и на этот раз пришлось прекратить. Спустившись с колокольни, рабочие столкнулись с толпой женщин, которые кричали, называя их кровопийцами. Те проследовали в сельсовет и вызвали оттуда по телефону милицию. Вскоре приехали два конных милиционера с винтовками и стали угрожать женщинам расправой и применением оружия.

Затем в течение месяца власти арестовали священника, диакона, старосту храма и наиболее активных прихожан.

Все они были заключены в тюрьму в городе Липецке. Оставшийся на свободе священник согласился лжесвидетельствовать против епископа Уара и арестованного собрата-священника. Под давлением следователей, сбитый с толку лжесвидетельствами, согласился давать показания против епископа и арестованный пастырь. На основании этих свидетельств 8 июня 1935 года владыка был арестован и заключен в тюрьму в городе Липецке. На следующий день после ареста следователь вызвал его на допрос и спросил:

– Что вам известно о массовом антисоветском выступлении женщин села Студенки, имевшем место 19–20 апреля 1935 года на почве снятия колоколов в студеновской церкви?
–Не помню какого числа, в апреле 1935 года, во время службы в монастырской церкви мне прислуживали в церкви дети из села Студенки и рассказали о том, что в село Студенки приехали снимать колокола, но сбежался народ и разогнал их, а веревки, которыми должны были снимать колокола, растащили. После этого через несколько дней ко мне на квартиру пришла церковная староста села Студенки, которая сказала, что просит моего благословения на ее поездку в Воронеж жаловаться на местную власть и просить о том, чтобы снятие колоколов запретили. Я старался ее от поездки отсоветовать, говоря, что она будет безрезультатной, что если решено снять колокола, то их все равно снимут. И благословения ей на поездку не дал. Через несколько дней в монастырской церкви я слышал, что староста храма и с ней еще несколько человек арестованы.

Допросы продолжались в течение трех недель. На одном из последних допросов следователь спросил владыку:

– Признаете ли вы себя виновным в предъявленном вам обвинении?
– Виновным себя я не признаю. Никогда я агитации против советской власти и ее мероприятий не вел. Также никакого участия в выступлении женщин, не дававших снимать в селе Студенки колокола, не принимал.
– Какого содержания у вас были разговоры о коллективизации в период 1930-1931 годов с Софийским?
– В период 1930 и 1931 года у меня на квартире священник Софийский никогда не бывал и разговоров с ним о коллективизации я не вел. Никогда в разговорах с ним я отрицательно о коллективизации не высказывался. Зимой 1933-1934 года Софийский у меня на квартире бывал несколько раз. Был ли у меня с ним в то время разговор о недостатке хлеба, я не помню, но полагаю, что не был. О том же, что советская власть своими колхозами расстроила земледелие, что в колхозах принудительный труд, от которого нечего ждать, – я не говорил.

25 июня 1935 года следователи устроили очную ставку епископа со священником Константином Софийским. Священник сказал:

–Я у епископа Шмарина по роду своей службы бывал неоднократно. В разговорах он затрагивал вопросы коллективизации. В частности, в период 1930-1931 годов, когда проводилась в деревне коллективизация, Шмарин в разговорах со мной высказывал свое отрицательное отношение к колхозам, говоря, что коллективизация проводится насильственно, что крестьяне идти в колхоз не хотят, что от колхозов крестьянин будет голодать, и поэтому советская власть не удержится. Примерно в 1933 году, когда я был у Шмарина на квартире, он меня спросил, как я обхожусь с хлебом. Я ответил, что покупаю у крестьян на рынке. Шмарин стал мне говорить, что нужно запастись хлебом, потому что весной будет голод, так как земледелие расстраивается от коллективизации.

Следователь спросил, согласен ли епископ с показаниями священника. Владыка ответил:

– В первой половине 1934 года Софийский у меня на квартире ни разу не был. Разговоров о коллективизации я с ним никогда не вел, за исключением единственного случая в мае 1935 года. После моей поездки в Елец у меня на квартире был Софийский и интересовался моей поездкой и, в частности, спрашивал, освободили ли арестованных в Ельце архиепископа и священников, также спросил, как там колхозы. Я сказал, что арестованное духовенство пока сидит, а говоря о колхозах, я привел такой пример. У меня недавно был старик крестьянин из села Куймани, который имеет записавшегося в колхоз сына (как его зовут, я не знаю), и спросил меня, можно ли иметь общение с сыном- колхозником, так как колхозникам нельзя ходить в церковь. Я ему на это ответил, что с сыном связи порывать не надо, и что никто не запрещает ходить колхозникам в церковь, и что работать верующему человеку вместе с неверующим не грех. Софийскому я еще говорил, что благосостояние колхозника зависит от того, что, если люди не ленятся, а работают, они имеют хлеб.
– Я категорически подтверждаю, что у Шмарина я бывал неоднократно и до первой половины 1934 года, – сказал отец Константин. – Так, например, в январе 1933 года я был у Шмарина на квартире по вопросу венчания разведенных. После приезда Шмарина из Ельца я был у него на квартире и спрашивал о положении арестованного духовенства. О колхозах у нас с ним возник разговор в связи с тем, что Шмарин ездил в Елец освящать церковь, ранее занятую под ссыпку хлеба. Я спросил, будем ли мы освящать церкви, ранее занятые колхозным хлебом. На это он ответил утвердительно. Разговор перешел на колхозы, и Шмарин пересказал изложенный им выше случай со стариком из Куймани. Шмарин, в частности, говорил в тот раз, что где труд организован в колхозе, там есть и хлеб.
– Был ли у меня в январе 1933 года Софийский, я не помню. Возможно и был, но разговоров с ним я вести не мог, так как если он и был, то в течение нескольких минут – подписать резолюцию о разрешении брака, – возразил владыка.

Затем был произведен целый ряд очных ставок епископа со священником Христорождественской церкви села Студенки Кириллом Сурниным, который на очной ставке сказал:

– В период уборочной кампании 1934 года стоял вопрос об использовании студеновской церкви под ссыпку хлеба. Когда я был в доме епископа Шмарина, где я вставлял в окна стекла, Шмарин мне говорил, что плохо поступают миряне Преображенской церкви, отдав храм под ссыпку хлеба, что они тем самым подают плохой пример другим храмам. Кроме того, Шмарин велел передать Софийскому и Исаеву, чтобы мы все вместе убедили Акулину Ивановну Титову не давать студеновскую церковь под ссыпку хлеба. Этот разговор я передал Софийскому, Исаеву и Титовой.
– Сурнин у меня в доме в это время был, стекла вставлял. Какой у меня с ним был разговор, я сейчас не помню. Допускаю, что такой разговор с Сурниным, как это он показывает, о недаче церквей под ссыпку хлеба мог быть, – сказал владыка.
– 7 января сего года Шмарин, Софийский, Исаев и я были в доме Акулины Ивановны Титовой. Шмарин рассказывал, что в одном из сел Трубетчинского района власть хотела снять колокола, но собравшиеся женщины не допустили снятия и даже избили агента ОГПУ, – сказал отец Кирилл.
– Я подтверждаю это показание Сурнина как правильное, за исключением того, что я якобы говорил, что избили агента ОГПУ. Я говорил, что женщины стащили его с лошади, а не избили, – поправил владыка.

Далее была проведена очная ставка между священниками Софийским и Сурниным, которые уже друг перед другом в присутствии следователя подтвердили свои показания, касающиеся епископа Уара, необходимые следствию, чтобы иметь возможность судить владыку в областном суде, где предполагалась процедура заседания и прения сторон.

11 сентября 1935 года в городе Липецке состоялось заседание выездной сессии специальной коллегии Воронежского областного суда. На суде владыка Уар сказал: «Виновным в предъявленном мне обвинении не признаю и поясняю: в доме Титовой 7 января 1935 года я был, но никакой контрреволюционной агитации среди присутствующих не вел. В 1934 году Сурнину о том, что плохо поступают верующие села Студенок, отдав церковь под хлеб, я не говорил. Почему это он говорит, я не знаю».

В тот же день епископу был прочитан приговор: восемь лет тюремного заключения.

После суда было разрешено свидание с родственниками, и к владыке пришли его дети. За время тюремного заключения и следствия владыка стал выглядеть значительно старше своих лет. Но он был спокоен, как будто новые обстоятельства и предстоящий срок заключения его почти не касались. «Не плачьте и не переживайте, – сказал он детям. – Живите, как жили. Живите честно. За меня не мстите. Главное – прожить жизнь достойно».

На следующий день владыку этапом отправили в тюрьму в город Мичуринск Тамбовской области, где он пробыл до марта 1936 года, а затем был отправлен в Карагандинские лагеря, куда прибыл 8 февраля 1937 года. Из лагеря он писал письма родным. Писал, что живет, слава Богу, жаловаться не на что. И физический труд на пользу. Ему приходится дороги мостить. Что касается пищи, то это щи да каша, самая наша крестьянская пища.

В те же годы был арестован староста липецкого собора, который попал в тот же лагерь, что и владыка. Он писал родным: «Владыке приходится сейчас очень тяжело. Он больной и немощный, а его заставляют тяжело работать. Но вы его все знаете, он никогда не унывает, сам крепится и нас всех поддерживает».

Врачами после проведения медицинского обследования у владыки были обнаружены миокардит и пляска святого Витта. Из-за тяжелых болезней епископа перевели на должность счетовода. Все это время владыка содержался в бараке, где в основном были осужденные по политическим статьям. Но в 1938 году его перевели на участок под названием Меркеле и поместили в барак, где были собраны одни уголовники. 23 сентября 1938 года они убили владыку. Епископ Уар (Шмарин) был погребен на кладбище Самарского отделения Карагандинского лагеря; ныне это село Самарка Мичуринского района Карагандинской области.

Использован материал книги: Игумен Дамаскин (Орловский) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 6». Тверь, 2002. С. 167-183

Страница в Базе данных ПСТГУ