135 лет назад, 24 июня 1888 года, епископ Антоний (Вадковский), ректор Санкт-Петербургской Академии, подписал аттестаты об окончании курса выпуску Академии, который вошел в историю как «Патриарший» – среди выпускников был Василий Беллавин, будущий Патриарх Тихон. Каким был святитель и сама Академия в годы его учебы, сообщают уникальные воспоминания протоиерея Петра Булгакова, однокурсника святителя.
К публикации текст подготовлен Наталией Александровной Кривошеевой, старшим научным сотрудником отдела новейшей истории Русской Церкви ПСТГУ.
В 1884–1888 годы Василий Иванович Беллавин, будущий Патриарх Московский и всея России Тихон, учился в Санкт-Петербургской духовной академии и одним из первых окончил ее со степенью кандидата-магистранта богословия. К сожалению, об этом периоде жизни святителя нам известно немногое. Воспоминания протоиерея Петра Булгакова, сокурсника и товарища Василия Беллавина – единственный текст, который подробно описывает жизнь Академии в тот период и – главное, студенческий образ будущего Патриарха.
Воспоминания были написаны сразу после кончины святителя Тихона – 25 июля 1925 года, но по обстоятельствам времени не были опубликованы и хранились в архивах. Сперва в РГАЛИ мною случайно была обнаружена статья «Патриарший курс» неизвестного автора под псевдонимом «Тихоновец». В статье было указано, что автор статьи учился вместе с Патриархом Тихоном в Санкт-Петербургской духовной академии, что его фамилия начинается на букву «Б» и что в момент написания статьи он жил в Америке. В списке выпускников курса, на котором учился св. Патриарх Тихон (Беллавин), на букву «Б» начинались еще две фамилии – Г. М. Бурцев и П. И. Булгаков. Среди русских эмигрантов, оказавшихся в Америке, был протоиерей отец Петр Булгаков, в его биографии говорилось, что он состоял в переписке с Патриархом Тихоном. Вскоре удалось найти архив отца Петра, который был передан после его смерти сначала в Пражский архив русской эмиграции, а затем, после Второй мировой войны, в Государственный архив Российской Федерации. Среди 156 дел, хранящихся в фонде №5973, нашлось и дело №143 («Патриарший курс»). Текст в рукописи этого дела полностью совпадал с текстом, хранящимся в РГАЛИ: это были разные закладки одной машинописи, причем чернильные исправления в рукописях дословно повторялись.
Кроме рукописи «Патриарший курс» в фонде отца Петра в ГА РФ находятся также письма святителя к автору воспоминаний по окончании Академии и другие собранные отцом Петром после кончины Патриарха материалы о нем.
Впервые рукопись «Патриарший курс» была опубликована в 2006 году в «Вестнике ПСТГУ» – в выпуске, посвященном 80-летию со дня кончины святого Патриарха Тихона.
Н. А. Кривошеева
«Патриарший курс»
Протоиерей Петр Булгаков[i]
Приближается 26 августа, 13 старого стиля, день памяти св. Тихона, епископа Воронежского[ii]. В прошлые годы вся православная Россия в этот день молилась о здравии и долгоденствии в Бозе почившего Тихона, Святейшего Патриарха Московского и всея России. Вне всякого сомнения, и в этом году вся Россия, даже большевики брусиловского[iii] типа, вспомнит молитвенно Почившего Патриарха Тихона. Будет весьма своевременно посвятить этот день воспоминаниям вообще о почившем.
Все имевшие такие или иные отношения к Почившему обязаны поделиться своими воспоминаниями: того требует величие и святость Дорогого Покойника. С этой целью пишутся и настоящие строки.
А. Таланты и трудолюбие
17 февраля – памятный день в жизни столичной Духовной академии. В этот день происходит обычный годичный академический акт. Обычно актовый, довольно внушительный по объему академический зал в этот день бывал переполнен до толкотни. Кроме столичного духовенства с Синодом во главе и чиновными лицами Высшего Церковного Управления, в этот день обычно появлялись на академическое торжество представители различных столичных ученых и учебных заведений и обществ: Университета, Академии наук, институтов: Технологического, Путей сообщения, Медицинской академии, а также чины различных министерств и главных управлений, как Министерства народного просвещения и тому подобное.
17 февраля 1889 года также собрало множество народу в актовый зал Академии, пришедшего почтить высшую духовную школу и богословскую науку, выслушать обычный годичный отчет по учебно-воспитательной части и приветствовать лауреатов, кандидатов богословия, выпущенных в прошлом 1888 году.
И вот пред лицом переполненной залы Совет Академии устами профессора, читавшего годичный отчет по учебно-воспитательной части, заявил во всеуслышание: «ОКОНЧИВШИЙ в прошлом учебном году курс выпуск по талантливости и трудолюбию студентов представляет собою исключительное явление в ряду всех бывших выпусков».
Эта лестная аттестация тем более дорога для выпуска, что и профессорский состав, давший такую аттестацию, имел в своей среде таких выдающихся светил русской богословской науки, как в Бозе почивший митрополит Антоний[iv], занимавший в 1888 году пост ректора Академии. Такие имена, как В.В. Болотов[v], И.Е. Троицкий[vi], М.О. Коялович[vii], Н.А. Скабалланович[viii], доктор философии М.И. Каринский[ix], прот. П.Ф. Николаевский[x], И.Ф. Нильский[xi] их товарищи – светила меньшего блеска, еще ожидают своего историка, и, несомненно, история оценит ту гигантскую работу, которую вынесли на своих мощных плечах эти богатыри богословской науки в Православной России.
Что бы сказали эти светила, если бы Промысл Божий открыл им наличность среди студентов выдающегося исключительного выпуска будущего Патриарха России Тихона, надежду и гордость Православия не только Российского, – наличность человека, на которого были обращены взоры всего мира, – человека, которого даже злые враги считали великим и потому опасались?.. Но будущее скрыто от глаз ограниченного человечества... Оправдал или нет ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ ВЫПУСК блестящую аттестацию своих наставников и воспитателей? Прошло 38 лет с 12 июня, – дня, когда епископ Антоний, ректор Академии, будущий митрополит Петербургский и Ладожский, подписал аттестаты об окончании курса выпуска, который без сомнения история назовет ПАТРИАРШИМ.
Окидывая мысленными очами эти 38 лет, мы имеем полное право повторить слова лермонтовского ветерана в «Бородино»: «Да! Были люди в наше время, богатыри – не вы!». Увы, приходится несколько продолжить слова того же ветерана.
Б. Потери
«Плохая им досталась доля:
Не многие вернулись с поля»...
И.Т. Никифоровский[xii] – наш первый... говорю наш, ибо Господь послал мне редкую честь и великое счастье входить в состав патриаршего курса. Наш первый отцвел, не успевши расцвесть: скончался через год по окончании курса, оставив после себя массу рукописных работ. Скончался от злой ЧАХОТКИ.
Наш второй пережил своего коллегу, как выдающийся работник, достиг степеней известных и уже готовился перешагнуть линию, отделяющую обычно рядовых работников от государственных мужей, как скончался неожиданно от пустой царапины, повлекшей за собою заражение крови. Скончался в полном расцвете сил душевных и физических.
Высокопреосвященный Никон[xiii], Экзарх Грузии, безвременно погиб, как часовой на посту. Его судьбе посвящены такие строки, начертанные нашим курсовым поэтом, только что упомянутым «вторым» М.М. Демьяновичем; эти строки были написаны для курсового съезда товарищей, собравшихся по случаю 25-летия со дня окончания курса с архиепископом Ярославским Тихоном во главе:
«Благословенна смерть героя,
Который славно в битве пал,
Хотя, сражен в разгаре боя,
Победы он и не видал.
Победу смерть его рождает:
Он жив в воинственных сердцах,
И имя мертвого внушает
Врагам неотразимый страх.
И такова была кончина
Того из нашего числа,
Кого превратная судьбина
Но пост Экзарха вознесла.
Когда с Кавказа русских гнали,
И все основы бунт потряс,
А власти – головой мотали,
Один честь знамени он спас.
Один он правой шел тропою,
Душою твердый, как гранит, –
Не понят русскою толпою,
Врагом же понят и – убит.
По сану чуждый духа брани,
Молитвой лишь вооружен,
Беспомощно простерши длани,
Шестью он пулями пронзен.
Из ран горячий пар струился,
И кровь потоками лилась,
А он, – он за убийц молился,
Покуда речь не отнялась.
О, мученик, свое служенье,
Ты кровию запечатлел.
Прими ж земное поклоненье, –
Страдальцев праведных удел».
Преосвященный Филипп[xiv], викарий Полтавский, умер во цвете лет от злой ЧАХОТКИ. Товарищ-поэт вспоминает:
«Где тот из нас, кто малым телом
Был как евангельский Закхей,
И, как Закхей, в порыве смелом
Превысил и больших людей.
Отвергнув мир, в обете строгом
Всю жизнь свою он заключил,
И, как свеча, горел пред Богом...
Но подвиг был превыше сил.
В лампаде недостало масла
И гаснет пламень сам собой.
Так тихо жизнь его угасла:
Господь призвал его в покой».
Скажу словами того же лермонтовского ветерана: «Когда считать мы стали раны, товарищей считать» на вышеупомянутом собрании, оказалось: за четверть века со времени выхода из Академии ровно четвертая часть патриаршего курса оставила этот прекрасный мир, чтобы предстать пред Престолом Господа славы, да «воспримет кийждо, яже с телом содела: или блага или зла»... Четверть выпуска выбыла из строя при полном расцвете сил телесных и духовных.
В. Промысл Божий
Не совсем обычная судьба патриаршего курса особенно подчеркнута при кончине одного из выдающихся товарищей, В.И. Тихомирова: он был убит громом буквально при «безоблачном небе». Смерть последовала несвоевременно – чрез год по окончании курса. Душа его была чиста и светла, как хрусталь высшего сорта. Талантливость его была общепризнана в товарищеском кругу. А известно, что самый правильный суд в данном случае именно товарищеский. Получив по окончании курса назначение в Финляндию служить по М[инистерству] н[ародного] пр[освещения], он свои первые летние каникулы проживал на даче. В один пасмурный день на даче пронеслась страшная буря с грозою и проливнем. Все это быстро пронеслось. Засияло солнце над ожившею землею. На небе ни облачка. Все кругом веселилось и радовалось. В такую-то минуту покойный решил осмотреть отверстие в потолке дачи, чрез которое натекла в комнату вода. С этой целью он стал на стул, поднял указательный палец в направлении дыры... В этот миг раздался страшный гром... и несчастный Вл[адимир] Ив[анович] был убит наповал. Прибежавший быстро врач не мог ничего поделать.
Прав был товарищ-поэт, говоря:
«Судьба игру свою играет, –
Какой мудрец ее поймет?
Кому бы жить, тот – умирает,
Кто рад бы умереть, – живет.
Но веруем без рассужденья,
Что Бог нас к лучшему ведет, –
Что без Его соизволенья
И влас главы не упадет».
Но все эти утраты, как бы ни были тяжелы, особенно потеря Высокопреосвященного Экзарха, не особенно огорчали нас, когда мы знали, что с нами был жив «патриарх». Товарищ-поэт приглашал:
«Собравшись с севера и юга,
Кто рядовой, кто генерал,
Давайте глянем друг на друга
И посравним, каким кто стал».
Глянули и посравнили, и сказали большое спасибо нашему Товарищу, Владыке Тихону, за то, что он прибыл в собрание товарищей и тем придал торжеству «великолепие». Уже в то время (1911 г.) он выглядывал старше своих лет. Совершенно седая борода, редкие волосы, некоторая сутуловатость давала посторонним основание думать, что и по летам он старше нас всех. Но это не так: он был один из самых моложавых однокурсников[xv]. В обращении был прост и сердечен. Острые и меткие словечки так и сыпались. Словом, он не был среди товарищей архиепископом, а оставался прежним «патриархом».
Г. Светит и греет
Да. Мы звали его патриархом. Над этим словом приходится остановиться. Вскоре после избрания на Московском Соборе Патриархом Высокопреосвященного Тихона в одной дальневосточной газетке я прочитал статью, подписанную одним бывшим на Соборе епископом и посвященную этому избранию[xvi]. Автор, как будто и расположенный к совершившемуся факту, позволил себе изобразить студенческие годы избранника несколько... странно, допустив иронию по поводу якобы «шуточного» названия, а также по поводу «патриаршего антуража» из студентов-товарищей Тихона. Там были и чтецы, и певцы, и протодиакон и т[ому] под[обные] «чины» освященного причта. Получалось впечатление некоторого кощунства со стороны студентов «патриаршего» курса. Об антураже скажу ниже.
Но касательно студенческого титула «патриарх» заявляю, что весьма неправы те, кто видит в этом шутку. Сколько я ни напрягаю память, не могу вспомнить, откуда пошло это наименование. Одно утверждаю – в нем не было ничего шуточного. Пред товарищами высилась необычайная личность по своим умственным и, главное, нравственным свойствам. Называя Василия Ивановича патриархом, товарищи этим самым подчеркивали его выдающееся положение в своей среде. Вышеупомянутый Экзарх Грузии, в студенчестве свящ[енник] Николай Софийский, вовсе не принадлежал к шутникам. А преосвященный Филипп, в студенчестве Яков Бекаревич, никогда не смеялся. Улыбался очень часто, но, когда начинали шутить с целью насмешить слушателей, будущий Переяславский викарий немедленно напоминал: за «всяко слово праздно, еже аще рекут человецы, воздадят о нем в день судный». И этот-то никогда не смеявшийся человек никогда не называл Василия Ивановича по имени и отчеству, а всегда величал «патриарх», как и будущий Экзарх.
Речь о шуточном названии заканчиваю словами Лермонтова:
«...Тогда расходятся морщины на челе [...],
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога».
Мы никогда не видали морщин на челе патриарха и совершенно естественно думали, что «он постиг счастье на земле и в небесах видел Бога». Он был солнце между нами. Не то солнце, которое то опалит вас, хотя бы и скрывалось за тучами тропического тумана, то дозволит морозу распоряжаться вами в минуты самого яркого блеска, как это бывает в полярных странах. Нет: наше солнце – патриарх– и светило, и грело, как большой ум и великое любвеобильное сердце.
Д. «Не волнуйтесь»
Вспоминается первый вступительный экзамен по всеобщей гражданской истории. Экзаменуют два светила Академии: В.В. Болотов и Н.А. Скабалланович. С фамилией на букву «Б» сажусь в первом ряду, бок о бок с блондином довольно высокого роста, совершенно не думая, что придется просидеть с ним четыре академических года за одним столом «визави», а в столовой рядом. Первые экзаменовавшиеся очевидно волнуются, нервничают и соответственно этому отвечают довольно посредственно. «Госп[один] Василий Беллавин», – приглашает проф[ессор] Скабалланович. Поднимается мой сосед. Тогда всем бросилась в глаза его походка степенная: видимо было, что человек идет на «заклание», полный сознания своей силы и мощи научной. Отвечает обстоятельно, не громко, но и не тихо, как отвечал один из предшественников. Аудитория около сотни студентов – видимо прислушивается, черпая сама ободряющие тоны голоса. Уходит так же важно и чинно. По его примеру набираюсь храбрости и начинаю рассказывать о таком общеизвестном лице, как Фридрих Великий, король Пруссии, нисколько не обращая внимания на полный недоумения взгляд Н.А. Скабаллановича. «Послушайте, – говорит он. – Да разве Фридрих, король Пруссии, и Фридрих, император Германии, одно и то же?» При общем смехе ударяю себя по лбу. Чуть не сказал: «Ах я телятина». Так же подробно рассказываю и об императоре, затем об английских политических партиях: тори и виги. Тем не менее возвращаюсь не СО щитом, даже не НА щите, а больше похожий на мокрую курицу.
«Не волнуйтесь, – шепчет мне мой предшественник, – Вам поставлена высшая отметка». Это были первые слова, сказанные по моему адресу В.И. Беллавиным. И этот девиз: «не волнуйтесь» характеризует всю жизнь в Бозе почившего Патриарха Московского и всея России.
Е. Академическое спокойствие
Оно напоминает известное: «На Шипке все спокойно». Да, в столичной Академии все было спокойно, но это спокойствие было кипением парового котла под высоким давлением, причем не раз вырывался пар, а однажды едва-едва не произошел взрыв.
Патриарший курс вошел в Академию вскоре после ухода знаменитого не только в России, но и в Западной Европе протоиерея И.Л. Янышева[xvii], занявшего пост протопресвитера придворного духовенства. Обстоятельства того времени привели на ректорство в столичную Академию архиерея[xviii]. И хотя он носил столь высокий иерархический сан, тем не менее, и по педагогической опытности, и особенно по научной эрудиции он был полной противоположностью предшественнику. Между тем складывавшаяся жизнь высшей духовной школы требовала особой талантливости от руководителей.
Годы, проведенные патриаршим курсом в Академии, отмечены появлением в читающей публике религиозно-философских сочинений Л.Н. Толстого. Совершенно естественно, что литографированные «Исповедь», «В чем моя вера» и т[ому] под[обное] немедленно по выходе в свет появились у студентов Духовной академии. Естественно и одновременное нарождение толстовцев среди студентов Академии.
Тогда же начали особенно усердно распространяться сочинения Маркса, как «Капитал» и т[ому] под[обное]. Конечно, не замедлили народиться последователи, а временами и поклонники крайних религиозных, политических и экономических учений и теорий.
С другой стороны, одновременно с поступлением патриаршего курса в Академию во всех академиях духовных начались приниматься самые «действенные» меры для монашеской пропаганды. Хорошо это или дурно, скажем ниже. В нашей же Академии столкновение толстовства и марксизма с монашескою пропагандою привело к тому, что курсом выше патриаршеского оказались такие крупные фигуры, как митрополит Антоний[ix], возглавляющий теперь Русскую Православную Церковь в Западной Европе, и знаменитый ШЛИССЕЛЬБУРЖЕЦ М.В. Новорусский[xx], причем последний был из числа выдающихся на своем курсе и по окончании курса был оставлен при Академии практикантом для подготовки к профессорству.
Мы с любовию всегда относились к нашей тогдашней профессуре, которая в согласии с лучшими традициями богословской науки, давшей миру Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Афанасия, Оригена и др[угих] великих работников христианского знания, любовно руководила студентами. Лучшие представители тогдашнего духовного ученого мира в нашей Академии хорошо продумали апостольское: «Подобает в вас и ересям быти». Профессура давала полную возможность студентам работать самостоятельно над выработкой православных истин. Студентам патриаршего курса пришлось, к примеру, писать сочинение на тему: «Последние произведения гр. Л.Н. Толстого»[xxi]. И эта-то свобода науки и дала возможность резко проявиться тому течению, которое было строго православным. Одним из выдающихся сторонников, этого строго православной мысли, и был наш патриарх. Конечно, ультра-православные, особенно монашествующие, сильные поддержкою победоносцевско-саблеровской клики, резко порицали профессуру за якобы свободу. Но умеренные течения среди нас одержали верх, что и дало возможность сохранить правильную работу нашей родной Академии, несмотря на различного рода препятствия, являвшиеся пред нашим сознанием.
Ж. В Академии все спокойно
В газетах объявляется о диспуте проф. И.Г. Троицкого[xxii]. А студентам тоже объявляется: «По Указу Синода студентам воспрещается присутствовать на ученых диспутах». Все могут быть, даже состоящий при актовом зале инвалид может придти и слушать научные вопросы и ответы, только студентам нельзя... Результат не замедлил.
Наступает 17 февраля 1885 года, т. е. первый для патриаршего курса годичный праздник Академии. Обычный наплыв столичных почитателей Дух[овной] академии. Телефонов тогда не было, тем не менее за пять минут до приезда митрополита и до начала акта по студентам пробегает какая-то электрическая искра. В полном молчании все студенты одеваются и уходят из Академии. Надобно было видеть, как Победоносцев[xxiii] бегал по студенческим жилым помещениям. Несколько человек было поймано и приглашено пожаловать на акт.
«Сию минуту»... Только растерявшиеся начальники забыли приказать запереть на замок подвал, где висели студенческие шляпы и пальто, и... все ускользнули.
Тогдашняя «свободная» пресса сообщила: «Студентов на акте было мало». Но их было наперечет два-три человека с монахами, и, в том числе, был патриарх.
Понятно негодование на патриарха за «измену» общему делу со стороны особенно крайних элементов. Но патриарший курс уже знал своего «патриарха» и пояснил, что здесь ни в коем случае не может быть даже тени измены. Вспоминая теперь прошлое, приходится сказать, что патриарх был прав, что мы поступили не так, как должны были поступить взрослые люди, готовящиеся выступить проповедниками Евангелия, что нам не к лицу было походить на мышей, разбежавшихся при виде кошки... Но прошлого не воротишь.
Это был один из многих случаев, когда патриарх безбоязненно шел один против течения, не соглашаясь ни на какие компромиссы.
Прибавлю еще один случай, ярко показавший не только смелость патриарха при отстаивании своих взглядов, но и дальновидность. Прибыл в Петербург из Пскова епископ Нафанаил[xxiv], как нам было известно, приглашенный не для почестей, а для головомойки. По заведенному традиционному обычаю студенты-псковичи должны были приветствовать своего епархиального архиерея. Все восстали против «визита». Но патриарх категорически заявил о непреложности заповеди: «Лучше ходить в дом плача, чем туда, где веселятся». Ему заявили об «измене», как это всегда бывает у горячей, порывистой молодежи. С обычным «не волнуйтесь»: «это Вам вредно», патриарх заявил защитникам «свободы», какими выставляли себя оппоненты, что он в данном случае совершенно идет по их стопам и оставляет за собою право поступать «свободно». Оппоненты замолчали. Трудно представить себе всеобщий юмор по адресу оппонентов, чрез два дня одумавшихся под влиянием некоторых соображений чисто финансового свойства... И долго потом оппоненты с краскою на лице вспоминали это происшествие, когда кто-либо нечаянно заговаривал о нем. Спокойный, выдержанный рассудок патриарха в полном блеске проявился пред всеми в том происшествии, что прибавило значительную долю сияния к его и без того светлой личности.
З. Гони природу в дверь – она влетит в окно
Теперь и слепым стало видно, насколько было неразумно гонение на природу богословской науки, воздвигнутое Победоносцевым и Саблером[xxv].
К несчастию для Церкви, а вместе и для России, «слепые вожди» тогда не обращали никакого внимания на зрячих, забывая о душе, игнорируя известное: «духа не угашайте». И тогда уже оное гашение давало себя знать даже там, где гасители и не ожидали.
Умирает гремевший в то время публицист И.С. Аксаков[xxvi]. Подавляющее число студентов Академии решило отметить это событие, скорбное для свободного развития церковной жизни. Остановились на посылке телеграммы. Текст оной был выработан под влиянием известного «не волнуйтесь». А во избежание волнений текст телеграммы самым тщательным образом был разобран в малых студенческих собраниях, где не только каждое слово, а каждая буква были взвешены недюжинными умами не одного только патриаршего курса. Выработанная телеграмма выражала скорбь о кончине поборника «истинно русских земских начал». Истинно русские начала прошли бы. Но вот земские-то начала тогда не были в почете. А потому уже вечером нам стало известно, что напечатанная в утренних газетах телеграмма произвела «впечатление» в сферах, и Академии грозит некоторая неприятность. Так и вышло. Последовало приглашение студентов в актовый зал, где «приглашенные» удостоились выслушать довольно любопытную речь ректора, давшую весьма благодарный материал студентам-юмористам, каковых в нашей среде, как и везде, было весьма и весьма достаточно. И понятно стало нам тогда, что «научные» филиппики некоторых епископов часто приводят к совершенно обратным результатам, как было и в данном случае. Ректор-епископ забыл, что между поучаемыми есть лица более его преосвященства компетентные в общественных вопросах. Студенты «поверили» ректору, «убежденные» его доводами, заимствованными из знаменитого Домостроя. А потому всячески проявляли свою «лояльность», как это и произошло в день памяти писателя Добролюбова[xxvii]...
Студенчество всех учебных заведений Петербурга решило отпраздновать эту память служением панихиды на могиле писателя. Знаменитое «не волнуйтесь» имело результатом отказ студентов Духовной академии от панихиды: ведь все же понимали, что полиция ни в каком случае не допустит служения. Но более важно было нежелание всех превращать службу церковную в средство политической борьбы. Тем не менее «убежденные» ректором студенты решили принять участие возложением венка на могиле. Сбор на венок совершался совершенно открыто. Как в телеграмме вдове И.С. Аксакова, так и в подписке на венок патриарший курс принимал самое деятельное участие. Венок был своевременно доставлен, причем студенты-депутаты удостоились прямо-таки оваций от представителей студенчества и всех собравшихся в этот день у кладбища.
Конечно, в результате синодский указ и громовая речь ректора с блестящим концом, доставившим великое наслаждение не только слушателям: сам оратор, т. е. ректор-епископ, рассмеялся: «Ведь вы только подумайте: студенты Духовной академии соорудили самый блестящий, самый красивый венок из всех принесенных на могилу»...
Мы сказали: «умри – лучше не выразишь общую думу».
И. М.В. Новорусский
Это была лебединая песня ректора. Его в сферах нашли неумелым пропагандистом «православия» среди православных студентов[xxviii]. На его место ректором назначили епископа Антония[xxix], будущего митрополита Петербургского и Ладожского. Ему наша Академия была обязана своим благополучным проходом среди урагана, налетевшего в связи с новым 1-м марта[xxx] и последовавшим за ним процессом, причем в качестве обвиняемого был привлечен и вышеупомянутый Шлиссельбуржец Новорусский, однокурсник ныне благополучно здравствующего митрополита Антония, проживающего в Сербии.
Для патриаршего курса это событие прошло не бесследно. К процессу в качестве свидетеля был привлечен один из лучших студентов, В.И. Тихомиров, юноша высокоталантливый, безукоризненной нравственности и общий любимец всех товарищей. На процессе выяснилось, что он был привлечен в суд совершенно «зря», как и его друг М.В. Новорусский. Тем не менее «сферы» нашли нежелательным дальнейшее пребывание «опасного» юноши в столичной Духовной академии. Посему совершенно невинного человека изгоняют с последнего курса... Это возмутило решительно все студенчество. Общее негодование имело своим последствием прием «опасного» студента «из милости» в Московскую Дух[овную] академию[xxxi].
Затем, как обычно, пошли слухи о возможности закрытия «мятежной» Академии. Все это создавало крайне напряженную атмосферу, и здесь особенно должно отметить действие авторитетного голоса, заявлявшего свое обычное: «не волнуйтесь»...
Было решено на товарищеском совещании не выносить недовольства за пределы Академии, но и не скрывать. Было устроено торжественное прощание с «крамольным» товарищем. Провожали его все студенты с патриаршим курсом во главе. Интересно было наблюдать необычайное изобилие «типов» в костюмах «горохового» цвета, прохаживавшихся пред академической оградою. Но лозунг: «не волнуйтесь» не давал возможности «дэтэктивам» петербургской полиции «сделать свое дело»...
Пострадал совершенно безвинно В.И. Тихомиров. Пострадали безвинно же и все студенты. «Недреманное око» обратило внимание на студенческую библиотеку и читальню. Последовала перемена библиотекаря, обычно выбиравшегося студентами. Биографы Святейшего Патриарха сообщают о каких-то несостоявшихся выборах библиотекаря, будто бы студенты не могли прийти к соглашению. Но это неправда: выборов совершенно не было, а приснопамятный ректор Академии еп[ископ] Антоний, чуткий ко всем решительно явлениям студенческой жизни, а потому хорошо знавший настроение своих студентов, прямо своею властию назначил В.И. Беллавина библиотекарем.
Опять-таки необходимо указать неправильность в показаниях биографов, сообщавших о всеобщем довольстве назначением. Неправда: были недовольные и справа и слева. Первые знали, что новый библиотекарь сторонник света, а потому не разделяет их взглядов о необходимости наполнить библиотеку творениями Ефрема Сирина, Исидора Пелусиота и т[ому] под[обное], а из современной публицистики иметь только духовные журналы, да и те не все... Были в духовной журналистике и крамольные издания.
Вторые, т. е. левые, отлично знали строго православное направление нового библиотекаря. Впрочем, эти последние не так сильно волновались по причине, о которой скажу ниже.
В свое время беспристрастная история более подробно оценит академические годы Святейшего Патриарха, т. е. 1884—1888. Закончу категорическим утверждением: наш патриарх и его товарищи, руководившиеся принципом «не волнуйтесь», много повлияли на то, что описанные бурные годы академической жизни не достигли того напряжения, которое сделало бы невозможною работу Академии. Здесь достаточно указать на ту борьбу, которая велась при помощи прокламаций, появлявшихся в студенческой читальне. Борьба шла свободно, и среднее строго православное течение своими «творениями», в прозе и стихах наносило смертельные удары своим противникам одинаково и справа, и слева на чисто научном турнире. Вечная память нашему второму, М.М. Демьяновичу, талантливому защитнику строго православных начал.
К. Патриарший антураж
Пора от тяжелых воспоминаний перейти к более радостным образам. И прежде всего встает в памяти обычная ежедневная картина.
Петербургский вечер. В патриаршей комнате по большей части два человека: патриарх и будущий Прилукский викарий Филипп, т. е. Я.М. Бекаревич. Пятый час вечера. Студенты-сожители один за другим появляются для вечерней работы, то из столовой после вечернего чая, а в праздничные дни из города. Патриарх и «викарий» почти всегда сидели дома: исключение делалось только для Публичной библиотеки, когда приходилось иметь дело с книгами, которых в академической библиотеке не было, хотя она была очень богата и полна.
Обычная поза патриарха: сидит в уголке покрытого кожею дивана. Начинается обмен впечатлениями заканчивающего трудового или праздничного дня. Но вот какой-либо гость начинает зубоскалить. Слышится напоминание об ответе за каждое «праздное слово, еже аще рекут человеки». Тогда патриарх обычно берет Евангелие. «Протодиакон» в сюртуке или пиджаке немедленно возглашает: «вонмем». Следует Евангельское чтение с заключительным: «Слава тебе, Господи», и сугубая ектения, причем появившийся из соседних комнат хор поет какой-либо причудливый древний мотив. Но бывает и так. Приходит «протодиакон» из столовой с возгласом «исполла эти деспота». Наличная братия поет громкое архиерейское приветствие. Патриарх полагает начало, и все приступают к отправлению литургии, конечно без слов Благословения Евхаристии, а иногда совершается всенощное бдение. Впрочем, по большей части всегда совершалась панихида, излюбленная молитва патриаршего курса.
Нашему курсу и здесь, как говорится, повезло: за все 4 года пребывания в Академии больше половины академического хора принадлежало к нашему курсу, а с третьего курса к нам перешло и регентование. Между певцами особенно выделялся И[пполит] И[ванович] Тихонов, один из преждевременно покинувших этот мир. Лучшим аттестатом для него может быть участие в хоре тогда начавшем греметь Т.Б. Архангельского: И.И. Т[ихонов] был выдающимся солистом этого хора, и Архангельский всегда поручал ему солировать при выполнении малороссийских напевов.
Начавшееся в патриаршей «келии» богослужение привлекало студентов с других курсов, и теснота комнаты заставляла тогда перейти в обширную комнату-аудиторию, где стояло пианино, и дело заканчивалось любимым концертом Бортнянского: «Господи, Боже Израилев», или же двуххорным «Кто Бог велий, яко Бог наш». Обычный в 5 часов звонок, призывающий студентов на вечерние работы, не мог прекратить увлекшихся певцов, и импровизированный концерт временами затягивался до ужина в 9 ч[асов] вечера.
Мимо вопрос о художественном наслаждении от таких импровизированных концертов. Товарищи, уже вышедшие на жизненное поприще, с любовию вспоминали эти «богослужения» потому, что они имели глубокое воспитательное значение. Строгие «ревнители» православия – студенты неодобрительно относились к этим богослужениям, видя в них некоторое кощунство. Но большая часть студентов смотрели на них как на практические уроки. И я лично могу сказать, что руководительство этими уроками со стороны нашего патриарха принесло громадную пользу не одному мне.
Я изъездил всю Россию вдоль и поперек, посетив знаменитейшие монастыри и храмы, в том числе Москвы и Киева, не говоря о Петербурге, и ни один из служащих не производил на меня столь сильного впечатления своим поистине небесным умением читать, какое производил патриарх. Одна из причин, почему патриарший курс любил «совершать» панихиду, заключалась в поистине вдохновенной манере патриарха, вкладывавшего душу в слова поминальных молитв. Положительно невозможно было равнодушно слушать, как он читал заключительную молитву: «Боже духов и всякия плоти». Я сейчас не могу вспомнить, кому академический храм обязан истовым совершением панихиды. Кажется, что честь этого принадлежит епископу Антонию, нашему ректору, потом Петербургскому митрополиту. Одно для меня несомненно: начали совершать панихиду без пропусков с момента, когда регентство перешло в руки нашего товарища Юшкова, потом ректора Харьковской Духовной семинарии, а читать молитвы панихиды научил нас «патриарх».
С каким прискорбием теперь приходится слышать, как бессмысленно сокращается панихида нашими священниками почти везде: слушая моление о почившем Святейшем Патриархе Тихоне в одной из православных церквей, я не мог не подумать, что обычное небрежное служение с пропусками в некоторых молитвах есть не что иное, как неуважение к памяти Почившего Патриарха Тихона.
Добавлю: патриарший антураж необыкновенно увлекался малороссийскими песнями. Сам патриарх неоднократно затягивал какую-либо песню или же просил спеть что-либо из нашего малороссийского репертуара. Словом, патриарший курс оставил в наследство студентам родной Академии малороссийскую песню, до него мало обращавшую на себя студенческое внимание.
Л. «Ученое» монашество
Святейший Патриарх Московский и всея России Тихон по окончании курса в Академии начал свою карьеру обычным рядовым преподавателем Духовной семинарии во Пскове: он не принадлежал к числу студентов, которые метко были аттестованы нашим знаменитым историком В.О. Ключевским[xxxii], читавшим лекции в Московской Духовной академии. Раз Ключевский был на пострижении студента в монашество. По окончании обряда он поздравил нового монаха «с принятием ангельского образа», а окружающих студентов приветствовал с «сохранением образа Божия».
Наш патриарх «сохранил образ Божий», а потому и не был назначен прямо со студенческой скамьи на начальственный пост в семинарии, как обычно назначались «принявшие ангельский образ».
Преподаватель Духовной семинарии во Пскове иеромонах Тихон писал мне, от 23 января 1891 года: «Дорогой и многоуважаемый XX. Вельми благодарен тебе за твои поздравления, пожелания, за добрую память и чувство расположенности к моему недостоинству. «Новоначальные» особенно нуждаются в поддержке и сочувствии к ним, и тем приятнее мне было получить их от человека, с которым прожил четыре года в чувствах товарищеской расположенности и искреннего уважения.
В своем письме ты говоришь, что весть о моем пострижении мало тебя удивила, так как и раньше приходилось подмечать во мне и т. д. Действительно, в бытность в Академии я по складу душевному тяготел к монашеству, но постригаться тогда я не решался, во-1-х, потому, что хотелось поиспытать себя, во всяком случае, тогда я знал себя меньше, чем теперь, а во-2-х, постригись я в Академии, пожалуй, сразу по окончании курса меня, как и других молодых монахов, несмотря на отсутствие опытности, назначили бы на пост начальнический, а это в большинстве случаев, кажется, сопровождается некоторым вредом и для лица, и для дела.
Конечно, и теперь, судя по расчетам человеческим, мне по принятии монашества может предстоять движение по службе (о чем говорил и Саблер), а опытность и теперь не Бог знает какая у меня.
Однако ты сам по опыту знаешь, что все же лучше прослужить хотя год-два, чем ничего не служить. Само собою разумеется, что преподавательская служба спокойнее, чем административная. Я четвертый год служу, и по милости Божией не было у меня за это время ни одной серьезной неприятности. А на начальственном посту они таки случаются. Но что же делать? Монаху истинному более чем кому-либо должно запасаться терпением, смирением и менее чем кому-либо щадить и жалеть себя.
Не от этого ли и неуспех в наших делах, что мы больше заботимся о себе, о своей личности и меньше о деле? И если это понятно и извинительно в людях, связавших себя куплями житейскими, то чем оправдаем себя мы, отрекшиеся от мира?
От всей души желаю тебе стойкости в проведении идеалов правды и добра. Помолись обо мне недостойном. И. Т.».
Дальнейшее течение жизни Русской Православной Церкви и самой России оправдало приведенные мысли нашего патриарха, ставшего иеромонахом Тихоном.
М. «Оскуде преподобный»
Таков клич раздавался пред наступлением победоносцевско-саблеровского режима, о котором с таким негодованием отзываются теперь те, кто в свое время до конца использовал все блага и прелести того режима. Разумею ученое монашество.
Пред наступлением этого режима однажды к ректору Петербургской Духовной академии, знаменитому протопресвитеру И.Л. Янышеву, является студент с заявлением о желании принять монашеское пострижение, т.е. «ангельский образ». Знаменитый ректор сказал, что он ничего не имеет против такого «приятия», только требует совершить оное по окончании курса и по выходе из Академии. Одновременно с сим о[тец] ректор сказал студентам, чтобы они дружески посоветовали ищущему «ангельского образа» обратиться к врачу с просьбою освидетельствовать его голову: не больна ли она? Насколько известно искатель «ангельского образа» сохранил «образ Божий», оставивши мысль о монашестве.
Иной порядок завелся по уходе о. Янышева из Академии, когда на сцену выступила система искусственного выпаривания ученых монахов, которую привил Саблер еще в первые годы служения в Синоде.
Система эта проста. Каждому студенту Академии становится известным, что стоит ему принять монашество, как ему будет обеспечено не только благополучное окончание Академии, но и блестящая карьера.
С академической скамьи он попадает в инспектора с головокружительной быстротою, а через год-два в ректора семинарии. Здесь он одним росчерком пера может причинить серьезную неприятность товарищу, стоявшему в Академии выше и по науке, и по выдержке характера. Такая система оказывала самое пагубное влияние не только на духовно-учебные заведения. Не только преподаватели и учащиеся, но вообще духовенство видели наглядно все ничтожество новых руководителей школы и стали относиться к ним с явным презрением и неприязнью.
Даже в Академиях студенты стали сторониться, как зачумленных, тех из товарищей, которые обнаружили стремление принять монашество, считая их способными на всякую подлость[xxxiii].
Мне могут не поверить. Но прошу прочесть книгу такого знатока духовной школы, как проф. Н.Н. Глубоковский[xxxiv], доктор богословия, поныне здравствующий в Болгарии в Духовной академии.
Недавно, можно сказать на днях, в газетах сообщалось касательно ректора Петербургской Духовной семинарии, архимандрита Сергия[xxxv], появлявшегося на собраниях «Религиозно-философского общества», что «он сух и зол. В Семинарии его ненавидят». Прошу также припомнить суждение депутатов-священников, составивших особую записку по сему вопросу для Государственной Думы.
И наш патриарх предвидел все это. Он предвидел появление таких «СВЕТОЧЕЙ ПРАВОСЛАВИЯ», как знаменитые архимандриты Михаил[xxxvi] и Илиодор[xxxvii]. Первый от крайнего либерализма шагнул в старообрядчество в поисках и погоне за епископством. А Илиодор, как известно, женился. Но это два типа прославленные. А что творилось в тиши? Широкой публике, вероятно, неизвестно, как в одно НЕ прекрасное утро Победоносцев получил не письмо, а ПИСЬМА от всех студентов Академии с описанием деяний «ученого» монаха, затесавшегося чуть ли не в инспектора Академии... Жизнь и труды епископа Исидора (Колоколова)[xxxviii] заслуживают внимания не только поклонников «ученого» монашества, но и врачей-психопатологов...
А путь к славе Митьки[xxxix] и Гришки Распутина? Илиодор в своей исповеди «Святой черт» прямо указывает, что эти два «СВЕТОЧА» прошли сквозь решето «ученого» монашества. Когда будут призваны от этой жизни митрополит Сергий Владимирский[xl] и епископ Феофан[xli], бывшие ректора нашей Академии, то на их могилах несомненно будет начертано: «Покровители Григория и Митьки»: они вывели в люди этих проходимцев. Кстати, Сергий Владимирский изменил Патриарху Тихону и перешел к живоцерковникам. Прямо отвратительно читать повествование Илиодора, как два «ученых» монаха Феофан и Вениамин[xlii] наставляли Распутина, как провалить академическую «антономею»: так Григорий Евфимович изволил произносить неудобовыговаримое для него слово «автономия».
Иеромонах Вениамин, потом митрополит Петроградский, расстрелянный большевиками, своими страданиями и мученическою кончиною искупил свою вину пред русским православным народом. Но Феофан и поныне благополучно пребывает где-то в Западной Европе.
В этом «оскудении преподобных» и в искусственном «выпаривании» монахов-академиков, кажется, надобно искать причины нарождения такой организации, как «Живая Церковь». Святая Православная Русь никогда не забудет роли, которую сыграл в данном случае «ученый» монах Антонин[xliii] и «ученейший» монах Стефан[xliv], бывший председателем «живоцерковного» синода.
Здесь заключается и причина нарождения противотихоновских слоев между русскими беженцами за границей, о чем необходимо сказать: того требует светлая память Товарища-Патриарха.
Н. Своеобразные тихоновцы
Крестный путь Святейшего Патриарха Тихона начался еще в бытность его в Ярославле. Ярославцам казалось, что они получили идеальнейшего архипастыря. Но высшее духовное начальство судило не так... и идеальнейшего архипастыря переводят в Вильну. Проводы Высокопреосвященного Тихона в Ярославле были необыкновенно трогательны. Всеобщая любовь и уважение к нему ярославцев сказались в избрании архипастыря почетным гражданином города Ярославля, – отличие, не выпавшее на долю ни одного архипастыря.
Причины перемещения были непонятны. Один биограф Святейшего Патриарха передает, что в данном случае порадели «большевики» справа, т.е. знаменитый «Союз русского народа». Не был ли архиепископ Тихон тайным кадетом? Но думать так нельзя. Его письма говорят, что он оставался прежним В.И. Беллавиным, т. е. человеком более правых убеждений и неизменно строго православным. Подробность: благодаря за присланную ему мою речь с панегириком покойному князю Трубецкому, нашему философу и богослову – ректору тогда Московского университета, Высокопреосвященный Тихон писал мне из Ярославля: «Не очень ли Вы восхваляете покойного Трубецкого?»
Одно определенно известно, что писавший много по церковным вопросам Дурново открыл на страницах «Санкт-Петербургских ведомостей» князя Ухтомского кампанию против идеальнейшего архипастыря Ярославского. На мой вопрос по сему делу Высокопреосвященный Тихон писал: «Вопрошаете меня на счет писем Дурново. Похвал его не читал, а с порицаниями, конечно, ознакомился. Вызваны они вот чем. В Ростове у нас есть архимандрит А.Ю. Я думаю, Вы слышали о нем. В течении 15 лет он по своей неуживчивости, кажется, меняет 15-е место. У нас он усиленно добивается Ростовского викариатства, чему я не сочувствую, хотя и не против того, чтобы в Ростове был викарий, только не А. А он знакомый Дурново. Сей же писатель известен, вот и сочиняет про меня разные небылицы, думая, вероятно, этим запугать меня. А между тем достигнет, пожалуй, обратного...» Буря, воздвигнутая Дурново в союзе с архимандритом, пронеслась бесследно. Но большевики «справа» добились своего. По крайней мере 5 января 1914 года Владыка писал мне: «К сожалению, я не мог отдаться всецело академическому торжеству, так как неожиданно на праздниках получил перевод в Вильну, где будто бы застой в делах». Письмо из Петербурга, и это «неожиданно» создает впечатление перевода не только без согласия, но и без ведома: человека передвинули, не говоря ни слова, как будто в Петербурге не существовало в то время телефона, как будто он за сотни верст от «сфер». Получается нечто похожее на деяние, определяемое термином «перевода для пользы службы».
О. Продолжение о «тихоновцах»
Перед мною лежит гора газетных вырезок со статьями и заметками о Святейшем Патриархе Тихоне. Здесь вижу вырезки из самых разнообразных газет Европы, Азии, Америки на языках английском, французском, японском, конечно – русском. Есть даже из СССР: с трудом, но добывать удавалось, за что некоторые «сферы» причислили меня к большевикам.
Начну с Америки. Весьма известно, что Православная Русская Церковь сделала ВООБЩЕ для православных Америки, славян и пр. Но как только в России произошел государственный переворот, то одновременно с этим что-то перевернулось и в Америке. Читаем в «Голосе Церкви», издававшемся лигою духовенства Северо-А[мериканской] епархии: «В Вилкес Барре была конвенция Православного общества взаимопомощи. Со времени основания Общества прошло почти 25 лет, и эта юбилейная конвенция выбросила из числа почетных членов Общества главу Русской Церкви Православной, Святейшего Патриарха Тихона». Газета пророчила, что после этого Общество имеет мало надежды на развитие... Но Общество продолжает благополучно функционировать и по сей день...
Тяжело читать сие известие. Но одно есть в нем хорошо: это открытое заявление своего нежелания идти под флагом Святейшего Патриарха.
На мой взгляд, гораздо предосудительнее, когда заявляют о сыновней преданности и полной покорности Святейшему Патриарху – заявляют торжественно... и не следуют вполне своему заявлению... А в Берлинских газетах появилось даже сообщение о предупреждении, исходившем будто бы от митр[ополита] Евлогия[xlv] касательно возможности отделения западно-европейских православных общин от Святейшего Патриарха. С своей стороны, я останавлю внимание читателей на издаваемые в Сербии «Церковные ведомости», редактируемые неким Махароблидзе[xlvi], близким к мит[рополиту] Антонию.
Для примера беру № 12 и 13 от 14-28 сентября 1922 года.
Будущий историк Святейшего Патриарха Тихона окажет особенное внимание и собору духовенства в Америке, имевшему место в гор. Детройте, а также и митрополиту Платону[xlvii]. Их старания «обавтокефалиться» имеют некоторые черты сходства с деянием Православного общества взаимопомощи, причем Общество взаимопомощи опередило детройтцев не только временем: стоит оно выше и в других отношениях.
Присматриваясь к различного рода действиям по отмежеванию от возглавлявшейся Святейшим Патриархом Москвы, мы не можем не подметить нечто общее в настроениях «тихоновцев», проживающих и в Европе, и в Америке. Господствующий тон всех суждений, постановлений и деклараций, исходящих от «тихоновцев» есть недоверие к Почившему Первосвятителю всея России. «Он изменил нам, продавшись большевикам». «Он изменил нам, испугавшись смерти» и т[ому] под[обные] ноты слышатся во всех почти случаях, раз заходит речь о работе Святейшего Патриарха в самые последние дни Его крестного пути.
Считаю большим счастием знакомство с самыми различными отзывами о Почившем Святителе. И вспоминается доля другого деятеля, не столь великого, тем не менее оставившего видный след в истории России: это Барклай де Толли. Припомните, как не понимавшие его хлопот о сохранении армии, дошли до обвинения сперва в трусости, а затем и в измене.
Г[оспода] «тихоновцы», скажите прямо и безбоязненно, что вы не доверяли Святейшему, – тому, кому верила и земно кланялась Москва и Россия. Конечно, и в беженской среде имеются тихоновцы. Но – увы – их нет там, где они должны быть. Их нет там, среди забывших слова апостола Павла, завету которого следовал Святейший Страдалец; их нет между епископами, которые забыли, конечно, слова апостола Павла о том, чем велик был Моисей, – именно – сладкому житию при дворе Фараона он предпочел страдания своего народа, к которому и присоединился в земле Гесем. Так и Святейший Крестоносец Патриарх. Он не побежал за границу, предпочел страдать с народом русским в Москве. Заграничные же епископы по тем или иным соображениям покинули родной народ. И под видом «сыновнего» почтения к Святителю Тихону старались всячески осложнить его положение, и без того невозможное. Самый позднейший пример – это Земский собор в Приморской области[xlviii], когда даже слепым была видна безрезультатность плана Дидрихса. Тем не менее епископ Нестор[xlix] предлагает избрать почетным председателем четвертого заведомо политического собора Святейшего Страдальца, хорошо зная запрещение Патриарха духовенству заниматься политикою.
П. Подлинные тихоновцы
И при наличности «тихоновцев», кто бы мог ожидать правильных речей со стороны тех, кто в идейной области никоим образом не может быть причислен к сторонникам Покойного и к возглавляемой Им Церкви.
Я очень благодарен знакомому эсеру за доставленную мне газетную вырезку с такою отповедью. «Как Патриарх, он не имел прав подписать “отречения”. Он трус. Он цеплялся за жизнь»...
Нет, именно, как Патриарх, он обязан был это сделать, Он понял и исполнил свой долг. Не о себе думал он, но о Святой поруганной Церкви, об исстрадавшихся людях, единственным утешением которых является эта Церковь, думал он, ставя свою подпись. Он знал, что с его уходом из жизни объявившие гонение на Православие правители окончательно разрушат Церковь и вырвут из-под ног народа его единственную опору. И в этом акте был его второй подвиг.
«Цеплялся за жизнь?» Да знаете ли вы, требующие геройства от других и развращающие «слабых», что подвигом является теперь жизнь именно в России. Мне всегда вспоминается слышанная речь Троцкого[l] с призывом к уничтожению: попов, дворян, офицеров, педагогов прежней школы, судейских и кулаков-крестьян, которую он закончил с эпилептическим подъемом: «а тех из них, кто ускользнет от нас, их надо поставить в такие условия, чтобы смерть была для них завидною мечтою». Он достиг своей цели...
И подлинные тихоновцы, как студенты патриаршего курса, без колебаний подпишутся под таким суждением в газете Милюкова[li], касательно вопроса, о котором не раз велись дебаты еще на студенческой скамье: «Патриарх Тихон в миру носил имя Василия Великого. И невольно из тьмы веков встает образ этого отца Церкви. В бурную эпоху смены двух миров – языческого и христианского – жил он. Современник Юлиана Отступника и императора-арианина Валента, Василий Великий, признанный вождь всех противоарианцев, отдал всю свою жизнь на защиту Церкви от посягательств светской власти и на борьбу с церковной смутой. При жизни враги ненавидели его, а свои упрекали в мягкости и в уступчивости, ибо признавал он императора-еретика и допускал его в храм и не прерывал сношений с так называемыми "полуарианами”. История иначе оценила архиепископа Каппадокийского Василия: она назвала его Великим».
В этом приговоре истории пусть постараются
современники Патриарха Тихона найти то, чего не хватало у них при его жизни, –
именно: веру в его церковное дело и волю к объединенной работе на этом пути. А мы скажем: на бедной земле ВЕЛИКИМ
человеком стало меньше.
[i] ГА РФ. Ф. 5973. Оп. 1. Д. 143. Л. 2–27. Подлинник. Машинопись с авторской правкой чернилами от руки. Опубликован в Вестнике ПСТГУ. 2006. II: 2 (19), С. 34–108.↩
[ii] День тезоименитства Патриарха Тихона.↩
[iii] Брусилов Алексей Алексеевич (1853–1926), генерал от кавалерии, генерал-адъютант. В мае–июне 1917 г. Верховный главнокомандующий Русской армии. В 1920–1924 гг. занимал военные должности в Красной армии. В данном случае, имеется в виду посещение генералом панихиды по Патриарху Тихону в Праге, во время его пребывания в Чехословакии в 1925 г.↩
[iv] Антоний (Вадковский Александр Васильевич, 1846–1912), митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. В 1885 г. инспектор СПбДА, с 1887 г. – ее ректор до 1892 г.↩
[v] Болотов Василий Васильевич (1854–1900), доктор церковной истории, профессор СПбДА по кафедре церковной истории. ↩
[vi] Троицкий Иван Гаврилович (1858—1929), доктор церковной истории, профессор СПбДА по кафедре еврейского языка.↩
[vii] Коялович Михаил Осипович (1828–1891), русский историк, с 1862 г. профессор СПбДА. ↩
[viii] Скабалланович Николай Афанасьевич (1848–1918), доктор церковной истории, профессор СПбДА по кафедре церковной истории.↩
[ix] Каринский Михаил Иванович (1840–1917), доктор философии, профессор СПбДА по кафедре философии.↩
[x] Николаевский Павел Федорович (1841–1899), доктор церковной истории, профессор-протоиерей СПбДА по кафедре церковной истории.↩
[xi] Нильский Иван Федорович (1831–1894), доктор церковной истории, профессор СПбДА по кафедре теории раскола.↩
[xii] Никифоровский Иван Тарасьевич (†1895), преподаватель Самарской, потом Витебской Духовных семинарий; знаток русского старообрядчества; успел, несмотря на раннюю кончину, досконально исследовать новый толк в расколе, появившийся в Самарской епархии.↩
[xiii] Никон (Софийский Николай Андреевич; 1861–1908, Тбилиси), архиепископ Карталинский и Кахетинский, Экзарх Грузии. Овдовев в 1884 г., поступил в СПбДА в сане священника. В 1887 г. пострижен в монашество. 28 мая 1908 г. он был убит грузинскими националиста в Тбилиси.↩
[xiv]. Филипп (Бекаревич Яков, 1862–1902), епископ Новгород-Северский, викарий Полтавской епархии, духовный писатель. Во время учебы в Академии жил в одной комнате с Василием Ивановичем Беллавиным.↩
[xv] По возрасту В.И. Беллавин был самым младшим на курсе, т. к. поступил в Академию в возрасте 19 лет, хотя в то время в нее принимали с 20 лет.↩
[xvi] Имеется ввиду статья неизвестного автора «Жизнь Патриарха Тихона», опубликованная в эмигрантской харбинской газете «Русский голос» за 28 июня 1923 года. ↩
[xvii] Янышев Иоанн Леонтьевич (1826–1910), протопресвитер придворного духовенства, известный богослов, писатель, проповедник и церковный деятель. С 1866 по 1883 гг. ректор и профессор нравственного богословия СПбДА. В 1883 г. был назначен духовником Их Императорских Величеств и заведующим придворным духовенством.↩
[xviii] Епископ Арсений (Брянцев) был назначен ректором Академии в 1883 г.↩
[xix] Архимандрит Антоний (Храповицкий) с осени 1885 г. помощник инспектора СПбДА.↩
[xx] Новорусский Михаил Васильевич (1861–1925), кандидат-магистрант богословия выпуска СПбДА 1882–1886 годов. Член партии «Народная воля», участник покушения 1 марта 1887 г. на императора Александра III, был приговорен к вечной каторге. До 1905 г. был в заключении в Шлиссельбургской крепости. Автор воспоминаний «Записки шлиссельбуржца». После освобождения вел большую научную работу в области естествознания, музееведения и народного образования.↩
[xxi] Позднее вышла статья: Беллавин В.И. Взгляд Св. Церкви на брак (по поводу ложных воззрений графа Л. Толстого) // Странник. 1893. Т. 3. Декабрь. С. 640–652.↩
[xxii] Защита магистерской диссертации на тему «Религиозное, общественное, государственное состояние евреев во время Судей», состоявшаяся в 1886 году.↩
[xxiii] Победоносцев Константин Петрович (1827–1907), юрист и государственный деятель В 1880–1905 гг. обер-прокурор Святейшего Синода.↩
[xxiv] Нафанаил (Соборов Николай Иванович, 1824–1907), епископ Архангельский и Холмогорский. В 1882–1885 гг. епископ Псковский.↩
[xxv] Саблер (Десятовский с 20.11.1915) Владимир Карлович (1845–1929), обер-прокурор Святейшего Синода В 1911–1915 гг. С 1881 г. служил в ведомстве Православного вероисповедания. Был товарищем обер-прокурора во времена Победоносцева.↩
[xxvi] Аксаков Иван Сергеевич (1823–1886), русский публицист и общественный деятель, один из идеологов славянофильства.↩
[xxvii] Добролюбов Николай Александрович (1836—1861), русский литературный критик, публицист. революционный демократ. В связи с 25-летием со дня смерти Н.А. Добролюбова, 17 ноября 1886 г. у Волкова кладбища в Петербурге была организована студенческим Союзом землячеств так называемая «Добролюбовская демонстрация», в которой приняло участие свыше 3 тыс. человек. Демонстрация была разогнана полицией.↩
[xxviii] По другим воспоминаниям, епископ Арсений на посту ректора СПбДА характеризуется как выдающаяся личность, весьма любимый студентами. 28 марта 1887 г. преосвященный Арсений был перемещен на епархиальную кафедру в Ригу.↩
[xxix] Антоний (Вадковский) был назначен ректором СПбДА 15 апреля 1887 г.↩
[xxx] 1 марта 1881 г. был убит Император Александр II, 1 марта 1887 г. («Второе 1 марта») было совершено покушение на Императора Александра III террористической фракцией «Народной воли». По процессу 15–19 апреля 1887 г. к смертной казни были приговорены 5 человек, остальные обвиняемые были приговорены к каторге и ссылке. Часть арестованных, заключенных в Шлиссельбургской крепости, были оправданы.↩
[xxxi] Тихомиров Владимир Иванович был переведен по указу Святейшего Синода от 15 октября 1887 г. в МДА на IV курс, которую окончил в 1888 г. со степенью кандидата богословия.↩
[xxxii] Ключевский Василий Осипович (1841–1911), русский историк, профессор Московского университета и МДА.↩
[xxxiii] Здесь о. Петр повторяет либеральное мнение об ученом монашестве, которое далеко не соответствовало действительности.↩
[xxxiv] Глубоковский Николай Никанорович (1863–1937), богослов и историк Церкви, профессор СПбДА. После революции эмигрировал в Болгарию, где занимался преподавательской деятельностью.↩
[xxxv] Архимандрит Сергий (Тихомиров), ректор СПбДС в 1899–1905 гг., затем ректор СПбДА. Позднее епископ Сергий и о. Петр Булгаков служили вместе в Японской миссии, отношения их не сложились, отсюда и довольно резкий отзыв об архимандрите Сергие.↩
[xxxvi] Михаил (Семенов Павел Васильевич, 1874–1916), профессор церковного права СПбДА. В 1906 г. примкнул к партии народных социалистов и был уволен с должности профессора. Вскоре после этого присоединился к старообрядчеству, получил номинальное звание епископа Канадского↩
[xxxvii] Илиодор (Труфанов Сергей Михайлович, 1880–1952 (1958?), бывший иеромонах. Окончил СПбДА. Сначала поддерживал связь с Григорием Распутиным, а затем боролся с его влиянием. За нападки на власть и неподчинение Святейшему Синоду был отправлен на покаяние в монастырь, где ему было запрещено проповедовать. в 1911 г. бежал в г. Царицын и заявил о своем неподчинении правительству и Святейшему Синоду, вновь был водворен во Флорищеву пустынь, где он снял с себя сан и объявил о своем разрыве с Русской Православной Церковью. Подвергался преследованию полицией за оскорбление императорской фамилии. После революции, в 1920-е гг. объявил себя «патриархом Царицынским и всея России»., получив «сан» по способу украинских самосвятов («рукоположение» миром). Создал свою «иерархию», но вскоре исчез, оказался в США, где работал швейцаром в гостинице. Опубликовал скандальные мемуары о Распутине.↩
[xxxviii] Исидор (Колоколов Петр, 1866–1918), епископ. В 1911 г. был уволен на покой за «деяния, недостойные сана епископа». Отпевал Григория Распутина после его убийства. Был зверски убит в 1918 году.↩
[xxxix] Знобишин Д.А., козельский мещанин, известный как юродивый «Митя Козельский», был представлен ко двору, где давал советы, предупреждал, пророчествовал.↩
[xl] Сергий (Страгородский Иван Николаевич, 1867–1944), с 1943 г. Патриарх Московский и всея Руси. 16 июня 1922 г. перешел в обновленческий раскол. В 1923 г. митрополит Сергий принес покаяние в грехе отпадения в раскол и был принят в общение с Патриархом Тихоном.↩
[xli] Феофан (Быстров Василий Дмитриевич, 1872–1940), архиепископ Полтавский и Переяславский. В 1909 г. был назначен ректором СПбДА и хиротонисан в епископа Ямбургского. Епископ Феофан познакомил Григория Распутина с одной великокняжеской семьей, которая и представила его царской семье.↩
[xlii] Вениамин (Федченков Иван Афанасьевич; 1880–1961), митрополит Саратовский и Вольский. Член Священного Собора Российской Православной Церкви 1917—1918 годов. В 1919 г. хиротонисан во епископа Севастопольского. Автор явно ошибается, путая двух будущих митрополитов: Вениамина (Федченкова) и священномученика Вениамина (Казанского). Это подтверждается воспоминаниями самого митрополита Вениамина (Федченкова) в его книге «На рубеже двух эпох» (с. 133–143), который знал Распутина с первых дней его появления в Петербурге и был его биографом.↩
[xliii] Антонин (Грановский Александр Андреевич; 21.11.1865–14.01.1927), епископ, обновленческий «митрополит». В 1921 г. запрещен Патриархом Тихоном в служении в связи с вводимыми в богослужебную практику новшествами.↩
[xliv] Автор здесь снова ошибается. Среди членов обновленческого синода не было ни одного епископа Стефана, возможно, имеется в виду архиепископ Серафим (Мещеряков), который вместе с митрополитом Сергием (Страгородским) подписал «Меморандум трех», после принесения покаяния Патриарху Тихону был сразу же арестован и отправлен на Соловки.↩
[xlv] Евлогий (Георгиевский Василий Семенович; 1868–1946), митрополит. 1921 г. управляющий русскими приходами в Западной Европе. ↩
[xlvi] Махароблидзе Екзакустодиан Иванович (?–1960), коллежский советник, участник белого движения, в эмиграции с 1920 г. Был секретарем Высшего церковного управления за границей. ↩
[xlvii] Платон (Рождественский Порфирий; 1866–1934), митрополит. В 1920 г. эмигрировал в Северную Америку. В 1922 г. утвержден Американским Церковным собором митрополитом всея Америки и Канады. 29 сентября 1923 г. назначен на ту же должность Патриархом Тихоном. Назначен на эту же кафедру Карловацким синодом. В 1923 г. объявил Американскую Церковь автономной. 10 января 1924 г. вызван в Москву для канонического суда. 16 января 1924 г. уволен Патриархом Тихоном от управления епархией, но указу не подчинился. 16 августа 1933 г. запрещен митрополитом Сергием (Страгородским) в священнослужении. Скончался в расколе. 19 апреля 1946 г. запрещение было посмертно снято. ↩
[xlviii] Приамурский Земский собор проходил с 23 июля по 10 августа 1922 г. во Владивостоке. Собор был открыт по указу Приамурского Временного Правительства № 149 от 6 июня 1922 года. Деяния Собора носили ярко выраженный монархический характер. ↩
[xlix] Нестор (Анисимов Николай Александрович; 1884 – 04.11.1962), митрополит.↩
[l] Троцкий (Бронштейн) Лев Давыдович (1879–1940), политический деятель. Один из идеологов борьбы большевиков против Православной Церкви. ↩
[li] Милюков Павел Николаевич (15.01.1859–31.03.1943), общественный и политический деятель, историк, публицист. В 1921–1940 гг. редактировал выходившую в Париже газету «Последние новости. ↩
