19 октября пройдет заключительная встреча Интеграционного курса для первокурсников. По традиции курс завершается беседой с ректором ПСТГУ протоиереем Владимиром Воробьевым. В преддверии новой встречи, на которую приглашаются все студенты, публикуем текст онлайн-беседы отца Владимира со студентами, состоявшейся три года назад.
Встреча 2020 года была особенной: она впервые прошла в онлайн-формате ввиду пандемии и состоялась вскоре после того, как отошел ко Христу близкий друг отца Владимира и друг нашего университета протоиерей Димитрий Смирнов (+21.10.2020). Неудивительно, что участники встречи попросили отца Владимира поделиться воспоминаниями об этой дружбе.
Большое внимание участники этой беседы уделили истории университета – периоду богословских курсов и началу миссионерских поездок. Часть вопросов касалась отношений к инославным и иноверцам, а также отношениям с родителями и духовной работе над собой – далеко не у всех студентов есть возможность поднять эту тему в разговоре со взрослым человеком и опытным пастырем.
Онлайн-встреча с первокурсниками (осень 2020 года)
Мне заранее прислали вопросы по поводу пандемии и коронавируса, некоторые думают о том, можно ли прививаться, другие поднимают эсхатологические проблемы. Есть вопросы более частного характера, например, как устроить свою семейную жизнь или какой должна быть семейная жизнь у священника. Хотелось бы, чтобы вы сами были активны и задавали вопросы – это будет гораздо интереснее, чем если я буду импровизировать какую-то лекцию.
– Как Вы считаете, возможно ли восстановление общения с католической Церковью и кем считать самих католиков? Еретиками или раскольниками?
– В принципе, общение с католической Церковью было бы возможно, потому что мы считаем ее благодатной Церковью. Мы не считаем, что в католической Церкви нет благодати. Мы не считаем, что таинства, которые они совершают, недействительны, что это не таинства.
Такое отношение у нас к протестантам. Существуют протестантские общины, но мы их не считаем Церковью. Там нет ни Евхаристии, ни священства, нет таинств, кроме Крещения. Но Крещение может совершать и мирянин. Поэтому, руководствуясь принципом икономии, Церковь принимает тех, кто крещен у протестантов, совершая над ними таинство Миропомазания. Протестанты сами считают таинствами только Крещение и Преломление хлеба, которое мы не признаем таинством Евхаристии.
Итак, в некотором смысле соединение с католиками как-то мыслимо. Но надо вспомнить, что нас разделяет. Во-первых, это, конечно, разные традиции; при этом традиции Востока и Запада изначально различались. Эти отличия со временем накапливались, развитие шло совершенно по-разному – вдали друг от друга, без близкого общения друг с другом. Постепенно сформировался разный менталитет. Мы уже по-разному воспринимаем церковную жизнь. И преодолеть это довольно трудно. Но существенное и окончательное разделение возникло не из различия традиций, а потому, что католическая Церковь выступила с претензиями на вселенскую власть. И эта претензия на власть, понимаемая в совершенно мирском смысле, была для православной Церкви неприемлема. На сегодняшний день признаков серьезных, радикальных изменений в этой позиции римо-католиков нет. Наоборот, накопилось еще больше различий. Например, уже сто пятьдесят три года назад, на I Ватиканском соборе, католики приняли догмат о непогрешимости папы ex cathedra. То есть когда папа делает какие-то вероучительные заявления для всей Церкви ex cathedra («с кафедры» – значит не буквально, не частным образом, а выступает именно как глава католической Церкви с учительным посланием), тогда он считается непогрешимым, то есть не может ошибиться. Поэтому его авторитет делается невероятно высоким, он становится как бы над Церковью. В течение многих веков католики считали папу «викарием (то есть наместником) Христа на Земле». Такая трактовка папской власти для Православия неприемлема.
Мы видим сейчас повторение таких претензий в лице вселенского патриарха Варфоломея. И как только он заявил свои исключительные права на учительство, провозгласил, что только он может определять самые главные вопросы в Церкви, то опять сразу же возник раскол. Опять прекратилось поминовение друг друга, прекратилось сослужение Литургии. Мы не отрицаем благодать Константинопольской церкви, но вместе с ее иерархами и духовенством служить не можем, потому что нас разделяют очень серьезные разногласия. Совершать вместе Литургию, когда имеются такие разногласия, нельзя. И так же это случилось около тысячи лет назад.
Преодоление таких разделений требует переосмысления позиций тех, кто был инициатором этих разделений. Если папа Римский заявит ex cathedra, что он не претендует ни на какую власть в других автокефальных христианских церквях; что он не претендует на безошибочность и непогрешимость; готов быть равным епископом с другими епископами и иметь лишь первенство чести (то есть когда будут вместе заседать и когда будут вместе служить, ему предоставят первое место, что не дает права властвовать над другими церквями и другими архиереями) – если произойдет такое чудо и католическая Церковь пересмотрит свою догматику (потому что I Ватиканский собор принял два новых неправославных догмата), тогда можно будет говорить о возможности соединения. Но пока ничего такого не видно. Ввиду того, что папа ex cathedra считается у католиков непогрешимым, всё, что католическая Церковь когда-либо утверждала в лице папы, она теперь не может подвергнуть сомнениям и отрицанию. Даже если возникают какие-то движения обновления, возрождения, пересматривают традиции, все равно католики никогда не говорят, что где-то была допущена ошибка, что-то было неправильно. Они могут сказать, что теперь нужно сделать по-другому, но никогда никаких заявлений об ошибочности своего прежнего мнения католики не высказывают. То есть никакого покаянного отношения к прежним ошибкам там не видно. Поэтому вопрос о соединении остается чисто теоретическим и на практике никакого движения в сторону объединения не наблюдается.
Мы часто видим, как папская политика, будучи верна своим давним принципам, скрыто действует на нашей территории. Например, когда в России возникла «перестройка», открылись границы, рухнул «железный занавес», на территории России открылось сразу же 30 католических епархий – там, где никаких католиков не было. Это называется прозелитизмом, то есть вербовкой и агитацией за переход из Православия в католицизм. Это нельзя назвать братской любовью и братскими отношениями. Дальше мы видим, как снова на территории Украины активизировалась униатская деятельность, появились униатские епископы, которые действовали очень агрессивно. Сейчас они немножко поутихли, а в 1990-е годы на Западной Украине была просто кровавая религиозная война. Униаты закрывали православные храмы, отнимали их, рушили; даже убивали священников. Говорят, был случай, когда православного священника распяли на Царских вратах иконостаса. Это 1990-е годы, недавно, 30 лет назад.
Так что не видно, чтобы происходили серьезные изменения, которые могли бы предвещать сближение католиков с православными.
– Как действовать в период упадка духовной жизни? Как выбраться из этого состояния и снова осознавать себя христианином?
– Для этого нужно прежде всего понять, что такое духовная жизнь. Современные люди очень часто называют духовной жизнью посещение, например, театров, или консерватории, или каких-то интересных выставок. Когда человек участвует в культурной жизни, это называют духовной жизнью. Для того чтобы такую духовную жизнь активизировать, нужно, получается, ходить в театр, смотреть кино, посещать концерты. Но к духовной жизни в нашем понимании это не имеет никакого отношения.
Духовная жизнь в понимании церковном есть жизнь с Духом Святым в сердце. Апостол Павел об этом говорит: «Но вы не по плоти живете, а по духу, если только Дух Божий живет в вас. Если же кто Духа Христова не имеет, тот [и] не Его» (Рим.8:9) То есть тот к Церкви и не принадлежит. Что значит – иметь Духа Святого в сердце? Об этом говорили святые с глубокой древности. Для нас наиболее близким и понятным является учение преподобного Серафима Саровского, которое очень доступно и просто изложено в брошюре «Беседа преподобного Серафима с Николаем Александровичем Мотовиловым о цели и смысле христианской жизни». Эта брошюра была найдена и напечатана в конце XIX или в начале ХХ века. В ней преподобный Серафим отвечает на вопросы Мотовилова.
Мотовилов был помещиком, жил недалеко от Сарова. Он очень тяжело болел – не вставал с постели, был лежачим больным. Слуги принесли его в лес к преподобному Серафиму на лежанке. И преподобный Серафим его исцелил. Он встал и пошел своими ногами. После этого он стал очень близким учеником и духовным чадом преподобного Серафима. Он постоянно к нему приходил, во всем его слушался. Однажды он спросил примерно так же, как вы сейчас спрашиваете – что значит духовная жизнь? Как нужно жить духовной жизнью? И то, что преподобный Серафим ему ответил, он записал. Преподобный Серафим отвечает, что духовная жизнь есть жизнь с Духом Святым в своем сердце. И если человек стремится к духовной жизни, то должен думать о том, как стяжать (то есть приобрести) Духа Святого в свое сердце. Он говорит: «Когда я был мальчиком в Курске, отец брал меня с собой в лавку торговать (отец был купцом). И мы смотрели с отцом, какой товар сегодня идет лучше, дает больше прибыли. Тем и торговали. Если овощи – то овощами, если ткани – то тканями торговали и так далее. Так и вы, ваше Боголюбие, смотрите, что вам дает больше благодати Духа Святого? И что дает больше благодати, то и делайте. Если вам больше благодати дает пост – поститесь. Поклоны – делайте поклоны. Если больше дает благодати чтение Священного Писания или святоотеческих книг – читайте. Если больше дают добрые дела – делайте добрые дела. Сами почувствуете, что дает вам больше благодати Святого Духа». А Мотовилов говорит: «Батюшка, как же я почувствую, что приходит благодать Святого Духа? Я же не умею этого почувствовать». И преподобный Серафим так же, как в древности, в XI веке, преподобный Симеон Новый Богослов, не теми же словами, но примерно в том же смысле, в том же духе, говорит, что это очень просто. «Если Дух Святой придет к вам, то это ни с чем нельзя перепутать. Это будет настолько очевидно, что все вопросы у вас уйдут сразу, всё станет совершенно ясно». Преподобный Симеон Новый Богослов говорил, что вы своим обонянием ощутите, в ваших ноздрях, эту благодать Святого Духа. Вы почувствуете, как она приходит к вам, присутствует в вас. А Мотовилову преподобный Серафим сказал: «Сейчас вы увидете, как это будет». Беседа их проходила в лесу, зимой. Шел легкий снежок, небольшой был морозец, несильный. Небо было пасмурное. И разговаривали они в лесу, под сенью деревьев. И вот, преподобный Серафим помолился Богу, и Мотовилов увидел, что он преобразился. Он увидел, что лицо его как будто находится в центре солнечного диска и источает ослепительное сияние. Как мы изображаем на иконах нимб вокруг головы святого, примерно так он и увидел сияние, которое исходило от головы святого старца. Он удивился и воскликнул: «Что это?» А преподобный Серафим сказал: «Вы точно так же сияете, как и я; я вас тоже вижу в таком же сиянии. А что вы еще чувствуете?» И сам Мотовилов говорит: «Я чувствую удивительное тепло». – «А что еще чувствуете?» – «Еще чувствую какой-то необъяснимый, прекрасный мир в душе; я никогда такого мира не ощущал, такого мирного устроения духа». – «А что еще вы чувствуете?» – «Еще я чувствую необъяснимую радость, благодарность Богу за все». То есть преподобный Серафим помолился, и Мотовилов осязательно понял, что такое плоды Святого Духа.
Об этих плодах Святого Духа очень ясно говорит апостол Павел, когда перечисляет плоды Духа в Послании к Галатам: «Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал. 5:22–23). Когда к человеку в сердце приходят мир, чистота помыслов, тишина, любовь ко всем, радость, благодатная любовь, когда он забывает о себе и думает о других, когда он желает всем добра, когда душа его горит любовью и обращена к Богу – это есть плоды Духа. Это значит, что благодать Божия с вами. Приобретаются эти дары в ответ на подвиг христианской жизни. Подвиг этот состоит не в формальном исполнении каких-то правил. Бог устами царя Соломона говорит: «Сын Мой! отдай сердце твое Мне» (Прит. 23:26). Богу нужно наше сердце. А все эти правила: поклоны, молитвы, посты, вычитывание канонов и долгих служб – нужны не Богу, а нам, если они нам помогают очистить свое сердце для Бога. Это требует подвига, чтобы человек отвергнул свою эгоистическую волю, чтобы отказался от всякой нечистоты, от всякого лукавства, от всякой лжи; чтобы отвернулся от всяких грехов; чтобы в душе у него не было ни зависти, ни злобы, ни раздражения, ни гордыни, ни тщеславия. Чтобы он не искал какой-то земной славы, земных целей – богатства, денег, власти, карьеры. Чтобы он был всецело обращен к Богу, искал бы Царствия Божия и правды его. Когда человек так живет, молится Богу всем сердцем, с любовью, то Господь приходит к нему и дает ему благодать Святого Духа. И это есть духовная жизнь. Именно такая жизнь называется святой. Святые люди – это не только те, кто изображен на иконах с нимбами, это люди, которые живут такой жизнью постоянно. Живут с Богом. Их, конечно, немного; но и не так уж мало, они всегда есть. И сейчас есть, и всегда были. Люди, которые свое сердце всецело отдали Богу. Как говорил Апостол Павел: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2:20). Когда человек достигает такой жизни с Богом, ему все становится ясным и понятным, от него отступает всякое уныние, сомнения, всякий мрак и неопределенность. Становятся понятными смысл жизни и воля Божия.
– Как возникла идея первой миссионерской поездки и какое самое яркое впечатление у Вас было в миссии?
– Первую миссионерскую поездку мы совершили в 1996 году на Колыму. Случилось это так. У нас был магазин «Православное Слово», он и сейчас есть. В этот магазин приезжали покупать книги разные священники и епископы. Книги они покупали для своих епархий, чтобы их там распространять, потому что в то время книг было мало; только начинали их печатать. Была очень большая жажда; люди, можно сказать, бросались на книги, жаждали получить новые знания, новую информацию. Мы ради этого и открыли магазин и издательство.
Так вот. К нам в магазин приехал однажды епископ Якутский Герман. Директору магазина, Светлане Ивановне Горлевской, он жаловался на трудности в его епархиальной жизни:
– У меня епархия по территории равна пяти с половиной Франциям, но на всю епархию есть только три священнослужителя – я, один священник на юге епархии и дьякон. Больше во всей епархии нет ни одного священнослужителя. Я езжу повсюду, пытаюсь кого-то крестить, но у меня не хватает сил. Я обращался в монастыри, просил дать мне хоть одного монаха на год, не сослать их в Сибирь, а послать в командировку, на какое-то время. Но никто мне никого не дал.
Светлана Ивановна ответила: «Владыка, у нас есть Богословский институт, поговорите с ректором, может быть, они смогут Вам как-то помочь». И она привела Владыку Германа в Николо-Кузнецкий храм (от Троицкого храма, где располагается магазин, до нас три минуты ходьбы). Владыка гигантского роста, богатырь, молодой. Мы его привели в трапезную, покормили обедом. Он нам это все рассказывал. Мы говорим: «Давайте мы к вам приедем, поможем. Надолго мы не можем, но на 2-3 недели можем приехать». Он очень обрадовался и сказал: «Хорошо, я буду искать деньги, чтобы вам билеты купить, приезжайте; сколько можете собрать священников, певчих, я буду благодарен» (денег у нас не было на билеты).
Мы собрали группу, которая разделилась на три части. В одной части был я, отец Александр Салтыков, отец Андрей Близнюк (в то время диакон). В другой группе был молодой игумен с кем-то из Белгородской семинарии. И в третьей группе был отец Александр Ильяшенко. Мы в начале августа прилетели в Якутск. Я потом рассказывал об этой поездке в Париже, показывал фотографии. Когда показал Лену, на которой стоит Якутск, то меня французы спросили: «Это что такое?» Я говорю: «Это - Лена в самом узком месте; ширина 8 километров». Они: «Разве такое бывает?» Отвечаю: «Бывает; в устье она 70 км шириной». Мы сослужили Владыке Герману в Якутске Литургию, и дальше он нас разделил на три части. Отец Александр Ильяшенко поехал туда, где алмазы добывают; игумен поехал куда-то на юг, а наша группа полетела на Колыму.
Владыка сказал, что у него там есть маленькая общинка, которая в здании детского сада уже приготовила маленький домовый храм. Там есть престол и все готово к Литургии, но храм этот не освящен, и в нем никто ни разу не служил. Он дал нам антиминс, и мы отправились на Колыму. На середине Колымы (Колыма – это очень длинная река, она начинается около Магадана и впадает, как вы знаете, в Северный Ледовитый океан) находится поселок Зырянка, который во времена сталинских лагерей был центральным лагерем для всей Колымы. Туда мы прилетели на самолете. Этот поселок находится прямо на Полярном круге. Здесь в Москве впечатление такое, что Полярный круг – это очень далеко на Севере, где-то у Белого моря, до него еще не знаю, сколько лететь нужно. А тут – Полярный круг, и Колыма течет на север еще на сотни километров. Подлетает самолет, мы видим огромную реку. Это – Колыма. Она очень широкая, полноводная, течение такое, как в горной реке – просто несет воду с безумной силой и скоростью на Север. Вода ледяная, но в ней очень много хорошей рыбы.
Самолет снижается, кажется, сейчас сядет на воду, но он приземляется на кромку земли и выкатывается на берег. Мы выходим из самолета (летели мы от Якутска до Колымы два часа), август, но очень холодно. Нас встречает кто-то из райисполкома, сажают в военный уазик, который внутри весь устлан коврами, чтоб было поуютнее. Никаких иномарок тогда не было. Везут нас в детский садик в центре этого поселка. Поселок похож на лагерный центр, он весь состоит из бараков и разлинован, как будто по клеточкам. Бараки еще лагерного времени, а теперь лагеря уже нет, в них просто живут люди. Подъезжаем мы к садику, входим в двери будто с мороза, а там расстелены ковры и полно народу, который стоит и плачет, потому что наконец к ним священники приехали. Они ждали-ждали, не могли дождаться, когда же приедут священники, когда же будет служба. Нас со слезами приняли, мы с ними поговорили, все посмотрели, положили антиминс на престол, объявили, что завтра будем крестить, кого нужно, и потом будем служить Литургию. И народу пришло креститься масса – дети, взрослые. Мы старались с ними побеседовать. Там много было якутов, но много было и русских. Были еще юкагиры, которых там насчитываются несколько сотен, совершенно вымирающий древний народ. Одна юкагирка ко мне пришла, поисповедовалась за всю свою жизнь, попросила крестить ее. Потом она мне долгое время писала письма, посылала мне какие-то якутские вышивки, украшения. Даже приезжала в Москву – очень трогательно это было.
И вот, мы покрестили, наверное, человек 80 за один раз. В этом садике, конечно, условий не было, но какие-то тазики принесли, воду освятили и всех покрестили. Потом совершили Литургию, естественно, причастили всех. Несколько человек у нас там пели. Получилась замечательная миссионерская служба.
Нас возили по Колыме на лодке в селение юкагиров. Мы там тоже крестили людей. Потом отвезли нас в горы, на хребет Черского, тоже очень интересно было. Надо было двигаться дальше, а ехать дальше некуда. Там летом никто никуда не ездит. Все эти необъятные пространства заболочены, дорог нет. Есть только один тракт, от Якутска, который построен на костях. Его строили заключенные, и, когда они умирали, их закапывали прямо в насыпь. По их останкам теперь ездят машины. Передвигаются они только на самолетах или по реке. Но по реке судоходство в это время прекратилось, потому что в 1990-е был кризис, экономика вся рухнула и пароходное сообщение кончилось. Мы на «кукурузнике» полетели на Север.
Следующий наш пункт был Среднеколымск. Там мы тоже кого-то покрестили и полетели еще севернее. Прилетели в город Черский, который находится на 600 км севернее Полярного круга. Это город летчиков. В Черском раньше базировался большой авиационный полк – военные самолеты, которые охраняли весь Дальний Восток, север Дальнего Востока – Чукотку, Камчатку. Еще там были продуктовые склады на случай войны. В вечной мерзлоте, довольно глубоко выдолблены колоссальные помещения, где хранились консервы и замороженные продукты на случай войны. Но в момент нашего прибытия в городе стало жить трудно. Раньше там была жизнь довольно хорошая, потому что полярникам платили большие деньги за жизнь в таких условиях. А в это время авиационный полк уже перестал существовать. Работы в городе не стало. Поэтому у каждого дома (а там стояли пятиэтажки, «хрущобы»), у каждого подъезда стоял огромный контейнер. Все хотели улететь «на материк». Они там себя чувствуют, как на острове, и называют вылет оттуда – «перелет на материк». Но улететь очень трудно, потому что самолетов очень мало. Небольшой самолет прилетает раз в две недели, и туда поместиться все желающие, да еще с вещами, не могут. Поэтому они годами ждут, когда их вывезут «на материк». Довольно грустная картина.
В Черском тоже был один человек, который очень хотел устроить там церковную жизнь, он был старостой маленькой недавно организованной общины. Владыка просил нас в Черском тоже покрестить, послужить. Но где крестить? Ни храма, ничего нет. Нас встретили даже представители власти и сказали, что не знают, какое помещение нам дать. «У нас есть один пустой склад, но он грязный, там полки пустые, где вы там будете?» – Мы говорим: «Хорошо, давайте этот склад». Мы пришли в этот склад и целый день там мыли, убирали, вытаскивали мусор. Над входом прибили большой деревянный крест. А напротив склада оказался молитвенный дом каких-то сектантов, пятидесятников. И когда они увидели, что мы прибиваем православный крест, то немедленно к нам прибежал глава этих пятидесятников и говорит: «Что это вы тут делаете?» – Мы отвечаем: «Крест прибиваем». – «А зачем?» – «Хотим помолиться». – «У нас есть здесь молитвенный дом». – Я говорю: «Пожалуйста, мы никому не мешаем, молитесь себе, а мы православные». Они очень взволновались. Потому что кроме них в этом Черском христиан больше не было. Как выяснилось, этот человек, который их возглавлял, приехал из Америки. Это был пятидесятник-американец, которого заслали сюда с миссионерской целью, и он бедных насельников Черского обращал в свою секту.
Мы все почистили, приготовили, побеседовали с людьми, которые хотели креститься, и устроили Крещение в этом складе. Я уже не помню, сколько, но довольно много народу покрестили. Нужно было служить Литургию, чтобы их причастить. Но сразу это не получалось по времени, мы хотели еще дальше ехать. И нам сказали: «Давайте съездим на кораблике в устье Колымы, именно завтра есть возможность, а потом вы вернетесь и послужите Литургию». Мы согласились. Нас привозят в порт. Оказывается, Колыма широченная, в устье она достигает 30 км (там было 100 км до устья). В Черском находится океанский порт. Дебаркадер огромнейший, на нем 16 портовых кранов. Такие краны стоят только в океанских портах, и их обычно меньше. А тут 16 кранов, это огромнейший океанский порт. Это был порт, в который входили пароходы, которые шли вокруг Камчатки, вокруг Чукотки, они выходили через Берингов пролив в Ледовитый океан и здесь разгружались. Отсюда они уплывали в Северный Ледовитый океан, шли по Северному морскому пути. В это время, когда мы там были, не было ни одного корабля. Порт был заброшен, не было людей, никого не было. Все было пусто, все было в полном беспорядке и разрухе. И только один военный катер стоял. На этот военный катер нас погрузили, и мы поплыли на север еще 100 км.
В устье Колымы находится место, которое на карте называется Амбарчик. Там в августе лежит снег. Там нет ни города, ни поселка, ничего нет. На горе небольшая избушка, где живет один сторож, больше никого нет. Зачем мы туда приплыли? Это был самый северный пересыльный лагерь системы ГУЛАГа в Советском Союзе. А поскольку мы собирали материалы про новомучеников, нам хотелось увидеть этот лагерь. Сюда из порта, который находится немного севернее Владивостока, на пароходах, в трюмах перевозили заключенных. В Амбарчике заключенных выгружали, и они жили в этом пересыльном лагере, просто на юру. Они ждали зимы, когда замерзнет Колыма. И тогда по льду этих заключенных гнали вверх по Колыме и распределяли по лагерям, которыми вся Колыма была усеяна. Большое количество людей умирало тут же, в Амбарчике, а потом, во время этого перехода по Колыме, очень многие умирали. Но это были лагеря смерти, поэтому чем больше умрет, тем лучше.
Сейчас в этом Амбарчике пустое место, жил лишь один какой-то наблюдатель, который к нам не вышел и никаких признаков жизни не подавал, и кладбище над Ледовитым океаном, на высоком берегу. Кладбище, на котором нет крестов, нет ничего, только колышки вбитые и на них таблички деревянные прибиты. На этих табличках были написаны номера этих заключенных. Но в это время уже все эти номера смыло, стерло ветром, снегом, в общем, ничего уже не осталось – ни имен, ни номеров. Только колышки и таблички показывают, что это могилы. Мы прибили там к какому-то забору деревянный крест и послужили панихиду.
А дальше случилось интересное событие. Когда служили панихиду, мы сразу не заметили, а потом видим, что с севера, с Северного полюса (который тут совсем близко), идет страшная – туча не туча, туман не туман – темная масса. Мы поняли, что это туман, и он быстро-быстро приближается. Значит, если мы не успеем вернуться на катер, который остался довольно далеко от берега, то мы катера своего в тумане не найдем. Мы бросились в лодку, налегли на весла и только успели причалить к своему кораблю, как все заволокло туманом так, что в метре от себя уже ничего не видно. Плотный, влажный, холодный, ледяной туман и безумный ветер. Мы быстренько влезли на корабль, спустились в трюм и были счастливы, что спаслись. Ветер был такой – я такого ветра никогда больше встречал - он валил с ног и был совершенно ледяной. Но в трюме было тепло и хорошо.
Мы решили, что все в порядке, плывем обратно. У нас через два дня будет самолет, а нам нужно еще послужить Литургию и причастить новокрещеных. А потом две недели самолета не будет, задерживаться нам нельзя, мы уже должны возвращаться в Москву. Поплыли обратно, и вдруг буквально через минут пять какой-то толчок и катер остановился. Что такое? Оказалось, сели на мель. В тумане не видно, куда плыть, плыли наугад и сели на мель. Мы думаем – пустяки. Но не тут-то было. Корабль туда-сюда толкается, а слезть с мели не может. Сначала мы веселились; с нами был один местный провожатый, который нам разные охотничьи рассказы рассказывал, смешил нас. Мы принялись за еду – когда ешь, веселее становится. Чай вскипятили, все хорошо. Думаем, что в конце концов он слезет как-нибудь. А время идет – прошел час, другой. Корабль не двигается. Вылезаем на палубу – ветер сразу с ног валит. Только выглянешь – и тут же обратно в трюм. Через некоторое время говорят: «Ничего, сейчас выльем всю воду с корабля и всплывем» (выливают воду, чтобы облегчить корабль). Вылили воду, но не всплыли. И деться корабль никуда не может. Пытаются позвонить в Черский – связи нет. Местного жителя, который там пьянствует на горе один, вообще ничего не интересует, он даже ни разу не выглянул из своей избушки, да и толку от него никакого нет, он помочь ничем не может. Понемножку делается более грустно. Наступил вечер, легли на нары, поспали. Просыпаемся – катер стоит. Мы соображаем, что мы уже опаздываем на самолет, и вообще неизвестно, что будет дальше. Еда кончилась, все рассказы уже рассказали, и как-то все примолкли. Прошло довольно много времени, и вдруг кто-то говорит: «А давайте помолимся». И мы, священники, тоже соображаем, что надо помолиться. Почему-то об этом мы не подумали. Ну, тут уже мы на призыв отозвались и запели киевское «Достойно есть». Пропели половину молитвы, и вдруг какой-то толчок, и корабль всплыл. Даже не успели допеть «Достойно есть» до конца. Корабль всплыл, и мы поплыли в тумане же (туман не кончился) в Колыму. Этому, конечно же, было естественное объяснение, как всегда. Всем чудесам бывают объяснения. Объяснение простое – ветер с полюса был такой сильный и дул против течения, уровень воды поднялся, и нас тоже подняло. Но случилось это только тогда, когда мы «Достойно есть» запели.
Промучившись несколько часов, мы приплыли в Черский, по дороге туман кончился. Послужили наутро Литургию, всех причастили. Самолет наш улетел, кажется, – или не прилетел, наоборот. Но когда мы послужили Литургию, вдруг он прилетел. И нам сказали: «Можете лететь». Мы погрузились, и уже через два часа были в Якутске.
Владыка Герман был очень рад всему, что мы ему рассказали. Отец Александр Ильяшенко с группой и третья группа тоже вернулись. После этого наши священники много раз ездили в Якутскую епархию. Крестили людей, служили. Мы с владыкой Германом подружились после этого на всю жизнь. Теперь он уже стал митрополитом, управляет Курской епархией, недавно стал председателем Общецерковного суда, иерархом, к которому все очень хорошо относятся, доверяют ему.
Мы поняли, насколько востребована миссионерская деятельность, и стали ездить во все концы нашей страны регулярно, так что за эти десятилетия мы совершили сотни миссионерских поездок. Лично я бывал и на европейском севере, в Перми и на Соловках, на Алтае и на Байкале, в Хабаровске и на Камчатке. А другие священники еще больше ездили – особенно такие миссионеры, как отец Андрей Близнюк, отец Андрей Постернак, отец Филипп Ильяшенко. Так что наша миссионерская деятельность всем полюбилась, и за эти годы мы покрестили множество людей. В некоторых местах удалось и больше сделать.
На Алтае нас привезли в деревню, которая называлась Черный Ануй. Деревня эта довольно большая. Мы туда приехали, пошли по деревне, всем говорили (и даже расклеивали листовки), что будем крестить и те, кто хочет, должны прийти утром в клуб, чтобы креститься. Церкви там близко нет, и очень много людей некрещеных – и детей, и взрослых. Утром приходим в клуб, который находится в центре села, перед клубом было здание какой-то сельской администрации, так как село большое. Перед зданием администрации и клубом стоял бюст Ильича – не гипсовый, как это часто бывает, а из настоящего гранита, очень массивный, крепкий. В здании администрации в это время устроили коровник; никакой администрации не осталось, и из коровника вытекала мутная, вонючая жижа, которая вся почему-то стекала к памятнику Ильича. Так что Ильич стоял посреди этого коровьего озера, довольно зловонного. А справа был вход в клуб. Мы входим. «Где будем крестить?» – «Вот, мы приготовили вам бочку». Показывают большую бочку, совершенно ржавую и грязную. Но пришли только два-три человека со всего села, но крестить в такой бочке невозможно. «Тут же у вас есть река, Черный Ануй? Давайте пойдем на реку». – «Пойдем». Мы облачились и пошли на реку. В нашей группе человек было около десяти, и у нас был с собой палаточный храм. Были певчие, отец Александр Салтыков был, отец Андрей Близнюк. Мы пошли на реку, и, пока мы туда шли (около километра), за нами вырос огромный хвост народа. Когда мы пришли на реку, то со всего села сбежался народ креститься. Там на поле оказалось уже человек 80, которых мы в реке этой покрестили. Очень было впечатляющее зрелище. У нас даже кино осталось от этого крещения.
На следующий день нужно служить Литургию. Но где? Они говорят, что был в селе храм, но его взорвали, никаких следов не осталось. И показывают нам место храма. Мы поставили свой палаточный алтарь, и решили на этом месте служить Литургию. Послужили, всех причастили. Убираем свой алтарь, и говорим: «А вы теперь на этом месте постройте храм. Здесь Литургия совершалась, раньше был храм, мы тут послужили, теперь храм нужно построить заново». Сами они, быть может, и не построили бы. Но там был один батюшка из Барнаула, который учился в нашем ПСТБИ. И он сказал: «Я за этим прослежу, только нужно деньги найти». Деньги мы нашли в Москве. Батюшка жителям помог, и теперь в Черном Ануе стоит храм.
– Расскажите, пожалуйста, как проходила жизнь студентов на только что образованных богословско-катехизаторских курсах. Где они занимались, кто преподавал?
– Когда мы открыли свои курсы, то сначала занимались в институте, который назывался СТАНКИН, около Елоховского собора. Там нам давали помещения вечером, и мы туда приходили преподавать. Это продолжалось полтора года. Потом у нас был выпуск. И, когда эти студенты с курса нашего выпускались, они стали просить: «А нельзя ли продолжить учиться?» – «А как? У нас же двухгодичные курсы». – «Давайте придумаем что-нибудь еще». – «Давайте». – «Давайте сделаем институт». Мы собрали ученый совет курсов и решили сделать Богословский институт. Обратились к Святейшему Патриарху Алексию. Он благословил и согласился стать учредителем нашего института. Потом мы его назвали в честь Патриарха Тихона.
К нам сразу же очень много народа пришло учиться, и народ был замечательный. Была и молодежь, и люди среднего возраста. Все были полны удивительного энтузиазма и при отсутствии нормальных условий очень хорошо учились. У нас не было своих помещений. Не было денег, нечем было платить преподавателям. Но преподаватели к нам приходили из разных институтов, из МГУ, и просили: «Можно мы тоже будем у вас работать?» Мы говорим: «У нас нет денег на зарплату». – «Мы и так будем работать. Станем у вас преподавать по вечерам, после основной работы». Какие-то символические мизерные суммы от жертвователей разных мы потом им все-таки стали платить. А студентам жить было негде, потому что общежития у нас, конечно, не было. Они жили, кто где сможет устроиться – кто-то снимал, кто-то жил у родных или знакомых, некоторые просто ночевали на вокзале, а утром приходили учиться.
Сначала мы занимались везде, где только можно, – в разных храмах, где можно было найти какое-то помещение; в 1-й Градской больнице в аудиториях, нас пускали туда. Потом нас стали пускать в МГУ – огромная благодарность ректору МГУ Виктору Антоновичу Садовничему, который проникся к нам такой любовью. Мы с ним одновременно кончали университет, но тогда я с ним не был знаком. Он кончил мехмат, а я – физфак. Он проникся к нам любовью и предложил нам пользоваться аудиториями университета в вечернее время бесплатно. Это уже было очень хорошо – настоящие учебные аудитории появились, расписание мы составили, уже много было учащихся. Многие преподаватели работали в университете, и им было очень удобно.
Потом университет наш рос, мы понимали, что МГУ уже трудно нас принимать. Но у нас появились благотворители и устроили нам здания на Озерной, потом на Иловайской. Появились некоторые здания в Кузнецах; и постепенно все стало устраиваться. Потом устроилось общежитие на Иловайской. Появились деньги, мы стали давать студентам маленькие стипендии. Бюджетных мест сначала никаких не было.
Вначале мы кормили студентов гуманитарной помощью. Она представляла из себя или какой-то сухой рис, который никак нельзя было приготовить нормально, или американское пюре, похожее на тальк. Есть больше было нечего. Но была такая жажда учиться, что, несмотря на эти трудности, все-таки занятия шли. Постепенно Бог давал все, что нужно. Приходили жертвователи, стало привлекаться больше денег, Москва нам передала некоторые здания в пользование.
Тоже был очень интересный случай, как одна женщина зашла в здание около Кузнецов, там, где сейчас наш ректорат находится. Здание было совсем не наше. И эта женщина говорит: «Почему вы это здание не забираете?» Я говорю: «Как мы его заберем, там же фирма находится?» – «Там уже никого нет, шесть человек осталось, все развалилось, непонятно, что они делают там». – «Это государственное учреждение, как мы можем забрать?» – «Я пойду, похлопочу». Эта женщина узнала, где мэр Москвы Лужков будет ленточку перерезать в какой-то новостройке. Она явилась туда, протолкалась сквозь толпу к самому Лужкову, как-то и охранники ее пропустили, и обращается к нему: «Юрий Михайлович!» А Юрий Михайлович не отвечает, он занимается своим делом, с кем-то разговаривает и на нее не реагирует. Тогда она повышает голос: «Юрий Михайлович!» Юрий Михайлович не внемлет. Тогда она как заорет ему в ухо: «Мужик ты или не мужик?!» Юрий Михайлович обернулся и говорит: «Что вам нужно?» – «А мне нужно к вам прийти поговорить». – «Приходите». И назначил ей время. Тогда она взяла меня с собой, и мы пошли к Юрию Михайловичу Лужкову в мэрию. Мы объяснили, что у нас институт, а рядом два здания стоят пустые, там никого нет практически, шесть человек там пьянствуют. А мы пропадаем оттого, что у нас места нет. Юрий Михайлович говорит: «Хорошо, возьмите их себе, эти здания». И отдал нам в пользование. Такие были времена.
– Как научиться уповать на волю Божию?
– Когда мы начинали, нас спрашивали: «Как Вы этот проект создали, на что Вы рассчитывали, о чем Вы думали?» Мы никогда не создавали никаких проектов; никогда ни на что не рассчитывали, не планировали, не придумывали ничего. Мы просто делали то, что было нужно и что могли делать. И молились Богу.
Так мы создали и нашу школу. Сначала ей негде было приютиться и она у нас занималась в Троицком домике. Причем там потолок обваливался, и в классе, где занимались дети, поставили большую доску, подпирали потолок, чтобы он на детей не упал. И так вели там уроки. Потом мы скитались по разным местам, у нас никакого здания для школы не было. Это продолжалось довольно долго. И вдруг нас осенила такая мысль – составили коротенькую совсем молитву; «Господи, помоги нам, дай нам здание, где мы могли бы учиться». Мы эту молитву напечатали на маленьких листочках, раздали всем детям-школьникам и сказали, чтобы они молились каждый день от всего сердца. Через год у нас было четырехэтажное новое здание с храмом. Построили его с нуля. Объявились благотворители и построили нам здание, в котором сейчас наша школа живет. Только сейчас у нас там учится 500 человек, и они уже не помещаются в этом здании. Но мы опять, уже имея опыт, помолились, вернее, детям сказали помолиться, и нам еще одно здание дали для школы. Нужно надеяться на Бога. Если мы хотим что-то хорошее сделать, то Господь всегда поможет.
– Как относиться к мусульманам, особенно после сегодняшних событий? Сегодня во Франции было несколько нападений мусульман, в частности, возле храма Нотр-Дам в Ницце мужчина, размахивая ножом и крича «Аллах акбар», убил несколько человек. Вся Франция взбудоражена, весь мир взбудоражен.
– Что можно сказать? Ислам – такая религия. Они считают, что если человек погиб в войне с неверными, то ему обеспечен рай. Но только при одном условии – если его убила не женщина. Если женщина убьет, тогда рая не будет. А если он от руки мужчины погибнет в борьбе, на войне с неверными, он прямо в рай попадает. Неверные – это христиане и вообще все немусульмане.
Но не все мусульмане такие. Не нужно думать, что все такие фанатики, все готовы резать и убивать. Есть более спокойные, мирные жители. И Россия с некоторыми мусульманами давно научилась жить, например, с казанскими татарами. Мы уже много веков живем спокойно, дружно. Никаких особых эксцессов с ними не было уже много лет. Такой фанатизм больше характерен для горцев, кавказцев. Христиане ко всем людям должны относиться хорошо. Есть правило, которое оставил нам Господь: «Любите ненавидящих вас и молитесь за творящих вам напасть». Оно относится ко всем – и к мусульманам, и к язычникам, вообще ко всем людям. Злом победить зло невозможно. Если будем отвечать злом на зло, то зла будет только больше. Как огонь невозможно потушить огнем, так и зло невозможно победить злом. Но зло можно победить любовью. И Христос заповедал нам ко всем относиться с любовью, по-хорошему. Стараться в каждом человеке увидеть что-то хорошее. И почти всегда в людях есть что-то хорошее. И если вы постараетесь увидеть это хорошее в человеке и будете к нему обращаться, то тогда человек поворачивается к вам своей доброй стороной. Как подсолнух поворачивается к солнышку и раскрывается. А если вы будете со злобой, с ненавистью, с раздражением обращаться к человеку, видя в нем что-то плохое, то он, как подсолнух, лепесточки складывает, закрывается и головку отвернул, спрятал, как от холодного ветра, и повернулся к вам своей дурной стороной.
Для того чтобы нести в мир проповедь Христову, нужно быть добрым. Очень важно понять, что Господь пришел нас спасти, но начал Он дело нашего спасения не с проповеди, не с благовестия о новом учении. Это было потом. А сначала Он начал делать добрые дела. Он стал являть любовь: исцелять больных, изгонять бесов, воскрешать мертвых, кормить голодных. И эта любовь была первой проповедью Христовой. Вот так и мы должны действовать, должны быть добрыми ко всем.
– Что делать, если твои родители поссорились с твоим духовником?
– Если духовник ничем не виноват, ничего плохого не делал, то нужно постараться помолиться и своим добрым отношением постепенно родителей склонить к примирению. Может быть, родители нецерковные, неверующие. Если церковные люди поссорились, то надо понять, из-за чего, почему? Если какая-то причина была, если духовник сделал ошибку, что-то нехорошее, тогда, может быть, придется привлекать кого-то еще, других людей, более умудренных духовным опытом. Но главное – молиться. Главное – быть хорошим самому, действовать с любовью.
– Как духовный человек связан с любовью?
– Очень просто. Первая заповедь христианская – «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всею душою твоею, всем помышлением твоим, всей крепостью твоею, и ближнего своего, как самого себя». В ответ на эту любовь приходит благодать Святого Духа. И получается духовность.
– Что такое кротость?
– Есть способ узнать про себя: какие есть у тебя страсти и добродетели. Если человеку скажут: «Ты – гордый», – ему станет обидно, и он подумает: «Нет, я не гордый». Он не видит свою гордыню. Но, если его спросить: «Скажи, пожалуйста, а ты – смиренный?» – он подумает: «Какой же я смиренный? Нет, смирения у меня нет». Значит, он увидел свою гордыню. Гордость и смирение – вещи противоположные, если он не смиренный, значит, гордый. Если не гордый – значит, смиренный. Увидеть свой грех трудно, а увидеть, что у тебя не хватает добродетели, гораздо легче.
Так и кротость имеет противоположный себе порок – гнев. Спросите себя: «Я гневливый? раздражительный? бывает, что злюсь?» Если «да», то, значит, нет кротости. А если во всех обстоятельствах всегда умеешь быть добрым, не отвечать злом на зло, не раздражаться, не пускать в свое сердце злобу, и никогда гнев не вспыхивает – значит, тогда ты кроткий, знаешь, что такое кротость.
– Расскажите, пожалуйста, про отца Димитрия Смирнова.
– Это трудно довольно сделать, потому что я отца Димитрия очень давно и очень близко знаю. Мы с ним вместе поступили в семинарию 42 года назад. И прожили с ним вместе всю жизнь. Он был один из самых близких мне друзей. У нас с ним все было общее, все было вместе. Общаться в последнее время нам зачастую уже было трудно, встречаться и видеться трудно, потому что все мы перегружены своими делами. Но мы всегда молились друг за друга. И не было случая, наверное, за эти 40 лет, чтобы я позвонил отцу Димитрию и сказал: «Отец Димитрий, приходи», – и чтобы он не пришел. Такого случая я не могу вспомнить. Он всегда приходил, всегда с большой любовью, с радостью. Его все в нашей семье просто обожали. В нашем приходе он был всегда родной человек. Всегда, когда мог, приезжал к нам служить. Отец Димитрий, конечно, был по-настоящему великий человек. Его вы все, конечно, знаете – о нем очень много написано, много снято его интервью, его проповеди записаны, можно послушать их в Интернете. Есть «Мультиблог» отца Димитрия, где собраны все его проповеди, интервью. Может быть, лучше и не говорить о нем, а взять и послушать.
Он был очень умным, талантливым, очень артистичным, и речь его всегда была очень образной, доходчивой, ясной. Он умел объяснить любую сложную вещь одной фразой любому человеку. Он сразу чувствовал, на каком языке нужно говорить с человеком, и говорил с ним на том языке, который тому был понятен и близок. И часто пользовался таким методом, который в искусстве является совершенно обычным – гротеском. Для того чтобы было все ясно и понятно, нужно сделать это выпуклым, усилить как-то, обострить, подчеркнуть смысл. Он этим пользовался постоянно, и от этого получались иногда резкие высказывания, которые его враги, можно сказать, вырывая из контекста, интерпретировали совершенно не так, как они были сказаны.
Отец Димитрий никогда никого не боялся. Ему просто незнакомо было чувство страха. Он не боялся бандитов, он сам был богатырь, сильный, мужественный человек. Не боялся начальства, никого и никогда. Каждый, кто с ним встречался, невольно испытывал к нему уважение – будь то хоть полицейский на дороге. Если он ехал на машине (он раньше водил машину), то он это делал резко – возьмет и повернет на красный свет или через всю площадь поперек проедет. Его останавливает полицейский. Но две фразы его обезоруживают, он начинает улыбаться и его отпускает. Это всегда было так.
У отца Димитрия было удивительное чувство юмора. Я бы даже сказал, что я не встречал человека с более прекрасным чувством юмора, чем отец Димитрий. Он постоянно шутил, и его шуткам всегда радовались. Но, когда он шутил, он никогда не обижал человека, его юмор был совершенно безобидный. Он никогда человека не унижал, не обижал. Это просто поражало – он вроде смеется, но нисколько не обидно никому. Он мог посмеяться над каким-нибудь поступком, но так ласково, так симпатично это выглядело, с таким теплом, что никакой обиды никто не чувствовал.
Он говорил всегда правду. Он говорил то, что думает. В любой обстановке, любому человеку. Он никогда не приспосабливался. Говорил то, что думает, – на любой вопрос, в любой аудитории. И это, конечно, удивительное, драгоценное и редчайшее свойство души человека. Но это, как и говорил отец Димитрий, первый долг священника. Священник прежде всего должен свидетельствовать истину в этом мире. Это первый его долг. Господь говорил: «Аз есмь Путь, и Истина, и Живот». Христос пришел возвестить истину. И священник, который носит образ Христов, он обязан в этом мире возвещать истину всегда. К сожалению, очень мало кто это делает по-настоящему. По большей части мы привыкли молчать. А отец Димитрий не молчал. Он говорил. Один говорил. Когда все молчали, он говорил.
Много можно привести удивительных примеров. Его очень любили и патриарх Алексий, и патриарх Кирилл. И отец Димитрий тоже любил и патриарха Алексия, и патриарха Кирилла. Я бы сказал, нежно любил. Патриарх Кирилл его сделал членом Высшего церковного совета. Приведу такой пример, по секрету, конечно, пожалуйста, не разглашайте. В Высшем церковном совете заседают синодальные митрополиты, очень серьезные люди. Возглавляет его всегда Святейший Патриарх Кирилл. И на этом совете нужно, конечно, выключить все телефоны. Чтобы звонил телефон – это недопустимо. И вдруг все видят: сидит отец Димитрий, прижал ладошку к уху и разговаривает по телефону. Все на него смотрят и думают: что ж ты делаешь-то, друг мой? Что сейчас будет? А отец Димитрий продолжает безмятежно разговаривать – тихонечко так, чтобы не мешать никому, но разговаривает. Все примолкли, ждут – что-то будет. Через некоторое время Святейший Патриарх Кирилл говорит: «Отец Димитрий, а с кем это Вы разговариваете?» Отец Димитрий оторвался, говорит: «С матушкой, Ваше Святейшество». Патриарх говорит: «А, с матушкой. Ну, тогда понятно».
Вот такой был отец Димитрий. Он был удивительно трогательный человек, удивительно милый, очень добрый был. Очень ласковый был человек. Трудно говорить без слез о нем. Я очень его любил и люблю, и все его выступления – я под ними под всеми готов подписаться, под каждым его словом. Он говорит просто моими мыслями. Если бы я умел, я бы то же самое сказал, но у меня нет такого таланта, как у отца Димитрия. У него был яркий, ярчайший талант говорить. Как он проповедовал в храме – стоит почитать его проповеди и послушать их. Это замечательные проповеди, это золотое наследие нашего времени. Так всегда глубоко, независимо и самостоятельно, так доходчиво он отвечает на самые главные вопросы. Так всегда просто, никогда он не говорил заумных вещей, говорил все просто и доходчиво.
– Расскажите, пожалуйста, о Вашем общении с отцом Иоанном (Крестьянкиным).
– Могу сказать, что к отцу Иоанну (Крестьянкину) меня тоже привез отец Димитрий. Это было году в 1981-м, года через два после нашей хиротонии (отца Димитрия рукоположили через три месяца после меня). И он мне как-то говорит: «Давай поедем к отцу Иоанну, в Печоры». Мы приехали, молодые священники, входим в алтарь. Будний день. Стоим, молимся. Входит какой-то батюшка маленького роста, подошел к служащим, кому-то шепнул что-то. Отец Димитрий ко мне оборачивается: «Ты видел?» – Я говорю: «Что видел?» – «Отец Иоанн прошел, видишь?» – «Нет, я ничего не заметил». Я не знал его. Он на вид такой простой сельский батюшка.
Потом мы попали к отцу Иоанну на прием. Он принимал нас первый раз не в келье, а повел нас на горку. Есть там в монастыре такая горка. Посадил нас на скамеечку и долго-долго с нами беседовал. Мы молодые, начинающие священники, и он с нами так хорошо говорил, замечательные напутственные слова. Его слова нельзя забыть. Например, он сказал такую фразу: «Никогда не изображайте из себя того, кем вы не являетесь». То есть будьте всегда сами собой. Такая простая истина, но очень важная для всех людей.
Потом мы стали ездить к отцу Иоанну каждый год. Именно с отцом Димитрием мы чаще ездили. Потом к нам стал присоединяться иногда отец Аркадий, будущий владыка Пантелеимон, но не каждый год. Иногда стал отец Александр Салтыков присоединяться. Но каждый год ездили мы с отцом Димитрием. Батюшка принимал нас в своей келье. Посадит на диванчик маленький, а сам садится на маленькую, низенькую табуреточку перед нами. Мы приезжали с какими-то вопросами, но он не дает возможности ни одного вопроса задать, а начинает быстро-быстро говорить, такой пулеметной речью, немножко даже задыхаясь и захлебываясь от слов. Он говорит, говорит, и ты понимаешь, что он отвечает на твои вопросы все подряд. Нам обоим сразу. Быстро-быстро все объясняет, и больше вопросов не остается. Помню, у меня было осудительное настроение в отношении одного исторического деятеля, но я ничего не говорил отцу Иоанну об этом. И вот, мы на диванчике сидим, отец Иоанн сел перед нами и говорит: «Я вот тоже, тоже так думал – про этого человека. А потом он мне приснился и говорит: «Вот, ты меня осуждаешь, а я каюсь». И это все произошло, хотя я ничего не спрашивал. Так он мне объяснил, что не нужно осуждать никого.
И множество было таких удивительных встреч. Конечно, это незабываемые были встречи. Мы ездили к отцу Иоанну с 1981 года и почти что до его смерти, до его кончины. Служили там, в Печорах, нас уже вся братия знала, принимали нас очень хорошо. Много разных встреч было. Однажды мы ночевали в монастырской гостинице, и рядом со мной оказался симпатичный молодой человек, иеромонах. Он расположился, мы с ним обменялись несколькими словами. Оказалось, что он тоже физик по образованию, как и я, и тоже к отцу Иоанну приехал. Потом через некоторое время он стал митрополитом.
Помню такой эпизод. Был 1990-й год. Должен был быть Собор, на котором нужно было избрать нового патриарха после кончины патриарха Пимена. И отец Иоанн рассказал лично мне: «Накануне выборов я почему-то не спал и сидел на этом диванчике». Келья у отца Иоанна была небольшая, и напротив диванчика была кровать, на которой он обычно спал. Тут ему не спалось, и он сел на диванчик. «И вдруг мне является Патриарх Тихон, прямо на этой моей кровати, в рост. Стоит на моей кровати и говорит, что патриархом будет митрополит Алексий». На следующий день были выборы, выбрали патриарха Алексия.
Много чудесного еще можно вспомнить и рассказать. Отец Иоанн был великий святой наших дней. Мне в этом смысле совершенно не по заслугам досталось это удивительное счастье. Я знал много святых людей, по-настоящему святых. И близко знал. Это самое большое, что можно пожелать человеку, – встретить святого человека, духовного, в сердце которого живет Дух Святой. Отец Иоанн был одним из таких замечательных святых людей.
– Батюшка, позвольте нам сказать, что мы были очень рады сегодня Вас послушать, спасибо огромное за все Ваши труды для университета. Нам очень нравится здесь учиться. И пусть не лично, а дистанционно, примите от нас небольшой подарок!
– Спасибо большое, очень благодарен и тронут вашими словами. Давайте вместе молиться, давайте стараться учиться, потому что возможность эта редчайшая и чудеснейшая. То, что у нас есть наш университет, что мы можем здесь так много всего важного и нужного узнать – это величайшее счастье. Мне пришлось жить при советской власти, когда ничего нигде нельзя было узнать. Нельзя было Евангелие найти. Нельзя было ничего ни прочитать, ни узнать. А вот сейчас все по-другому и вам открыты все пути. Нет большего счастья, чем служить Церкви, служить Богу. Наш университет как раз и призван поставить вас на этот путь, эту дорогу, помочь вам стать на путь служения Богу.
Благодарю вас за подарок, спасибо большое, очень тронут. Надеюсь, вы заметили, что мы в Университете стараемся друг друга любить. Я очень желаю вам этой любви, которой и я вас люблю.
