О своем докладе "На языке софиологии" — от триадологии Владимира Соловьева к триадологии о. Сергия Булгакова" о. Павел кратко сообщил:
"Как известно, В. С. Соловьев в работе «Россия и Вселенская Церковь», давая софиологическое обоснование триадологического догмата, исходил из концепции Фомы Аквинского. В свою очередь, о. Сергий Булгаков излагал тот же догмат «на языке софиологии», предваряя его одновременно достаточно резкой критикой католического учения в этом отношении. Вследствие этого возникает следующий вопрос: произведенная о. Сергием смена «догматических координат» подразумевает ли одновременно коррективы и в софиологии? Ответ на него косвенным образом предполагает и ответ на вопрос, является ли язык софиологии имманентным языку христианской традиции."
К. М. Антонов выступил с докладом «Идея “христианской политики” Вл. Соловьева как проект политической теологии» в котором представил опыт анализа богословских предпосылок и коннотаций политического проекта Вл. Соловьева 1880-х гг. — идеи «христианской политики». Были обозначены точки пересечения богословской и политической проблематики, раскрывались возможности богословской рефлексии относительно политики в системе мышления Соловьева. Выявлялось его место в русской общественно-политической мысли конца XIX века. Раскрывалось соловьевское понимание этических предпосылок и историко-религиозных оснований политики, проблематика автономии политического и его границ в концепции «свободной теократии». Было высказано предположение, что раскрытие Соловьевым параллелизма богословских и политических идей позволяет 1) проводить аналогии между его идеями и концепцией политической теологии К. Шмидта; 2) говорить о влиянии, оказанном его попыткой религиозно-этического обоснования политики на предложенную им реинтерпретацию традиционного богословия. В конце выступления были представлены выводы о значении концепции Соловьева в истории русской религиозно-политической мысли, о ее месте в христианском политическом мышлении XX века.
Е.Ю. Кнорре в своем докладе «Путь в Невидимый град: соловьевский и платоновский миф в дневниках М.М. Пришвина 1910-1930-х годов» представила анализ платоновского и соловьевского мифов как основы сюжета пути в Невидимый град в дневниках и художественных произведениях М.М. Пришвина 1910-1930-х гг. В рецепции Пришвиным гностического софийного мифа В. Соловьева были обозначены сквозные образы-символы «невидимой преграды» времени и пространства (образы “завесы бытия”, “завесы мира”, “ширмы войны”, “стены годов”, “темной вуали”). Докладчик выявила контекстуальные параллели с кругом христианского персонализма и космизма (образы “марева”, “бесовой оболочки” у С. Дурылина, “бредного марева” у П. Флоренского, “смертельного морока” у Вяч. Иванова, “толщи земли” у А. Горского, “толщи ничто и хаоса” у В. Муравьева). На материале дневников М. Пришвина 1910-1930-х анализировались аллюзии к соловьевской идее церкви как богочеловечества (образы-символы «росток церкви», «христианский цветок Мира» и др.).
Н. А. Ваганова представила доклад «Софийный миф Владимира Соловьева: эзотерическая и экзотерическая версии, или Туда и обратно». О содержании своего выступления доцент рассказала следующее:
«К оформлению своего авторского софийного мифа Соловьев обращался несколько раз. Впервые он был изложен в раннем незаконченном трактате «София» (1875), наиболее насыщенном мифологическими интуициями, темами и сюжетами. В действительности в этом сочинении в сложные взаимоотношения вступают два слоя мифа, которые можно обозначить как внутренний и внешний. Первый изложен Соловьевым в основном тексте и носит, тем самым, внутренний (для текста) и экзотерический характер. Следы другого запечатлены в виде медиумических маргиналий, фиксирующих мистическую связь создателя текста с некоей скрытой духовной реальностью. Этот уровень, внешний для текста, можно назвать эзотерическим, не предназначенным для публичного представления. Оба мифа связаны двумя главными героями, действующими в обоих уровнях изложения – это автор-философ и София. В конце 1870-х – начале 1880-х гг. Соловьев впервые представляет свой миф публично – сначала устно, в лекция о философии религии, а затем и в их печатном варианте, в «Чтениях о Богочеловечестве». Теперь, при официальном выступлении, Соловьев стремился к большей дисциплинарной нормативности в языке изложения. Соловьевский миф, содержащийся в основном в Девятом и Десятом чтениях, в связи с этим, тщательно завуалирован философско-метафизическими построениями и не всегда поддается адекватной сепарации от этих оболочек. Напротив, той версии софийного мифа, которую Соловьев представил в книге «Россия и Вселенская церковь» в 1889 году, версии наиболее развитой и сложной, он стремился придать легальный, очищенный от эзотерических мотивов, характер. Однако следы «внутреннего» мифа «Софии» фрагментарно различимы и здесь.
В завершающем разделе этого сочинения, имеющем название «Троичное начало и его общественное приложение», Соловьев вводит три проекции одной и той же божественной деятельницы: библейской Премудрости, души мира и Софии (Σοφία). Значение каждой из них могут быть поняты как отношение Бога и Его другого, разворачивающееся в троичной последовательности: сначала это веселие Божественной Премудрости (Притч 8:30-31), затем творение мира, где действует душа как «тварь и первая из всех тварей», наконец, воплощение, которое мыслится как богочеловеческий космо-исторический процесс, истинным агентом и субъектом которого является стремящаяся к Всеединству София.
В целом можно сказать, что внутренний экзотерический миф основного текста «Софии» в творчестве Соловьева все больше приобретают характер эзотерического ядра, спрятанного под оболочками «легальной» метафизики. Одновременно «внешний», маргинальный и эзотерический его слой, оставаясь в сфере личного мистического опыта, реализуется Соловьевым в сугубо экзотерической и наиболее открытой для публики части его творчества, в поэзии».
Подробнее о мероприятии на сайте: https://krakowmeetings.eu/2019
